Коллектив авторов - Новая история стран Азии и Африки. XVI–XIX века. Часть 1

Не случайно именно в Японии, где сила такого сопротивления оказалась достаточной, чтобы предотвратить угрозу западной экспансии, раньше, чем где бы то ни было на Востоке, развернулась «японизация» миссий, а в 1886 г. была создана Японская церковь (Ниппон куоккай). В других зависимых странах сходные процессы завершились лишь в ХХ в.: в 1901 г. была учреждена Протестантская церковь Кореи, в 1905 г. – Национальное миссионерское общество Индии и т. д.

Развал колониальной системы постепенно лишал миссионеров былых привилегий в прежних колониях. Однако их позиции в гораздо меньшей мере ослабевали там, где империализм еще оказывался в состоянии навязывать свой диктат, где церкви согласовывали свою деятельность с иностранными монополиями и местными предпринимателями (особо показателен пример южнокорейского и сайгонского режимов). Отныне с Запада на Восток экспортировались философско-идеалистические правохристианские доктрины, где защита буржуазного строя сочеталась с утонченной апологией религии, освящавшей этот строй.

Таким образом, в различные периоды колонизации стран Востока христианство в целом и его отдельные направления по-разному проявляли себя в процессе трансформации традиционных и становлении буржуазных структур. Неизбежная при этом конфронтация «христианского Запада» и «нехристианского восточного мира» становилась тем острее, чем органичнее наслаивалась на национальный дуализм синтезированной системы «метрополия – колония» (а иногда даже плюрализм, так как во многих странах Востока посреднические функции между колониальным производителем аграрно-сырьевой продукции и промышленным производителем метрополии выполнялись представителями местной, но многонациональной торгово-ростовщической и компрадорской буржуазии). Со времени, когда отмирание колониализма стало одним из симптомов общего кризиса капитализма, христианские проекты общественного развития все чаще оказывались под огнем критики со стороны альтернативных нерелигиозных концепций. Христианизированная идея капиталистической модернизации по западному образцу встречала отпор все более широких слоев населения, в чьих рядах находились и восточные христиане, выступавшие с антибуржуазных позиций.

В отличие от христианства ислам получил основной реформаторский импульс от развития буржуазных отношений непосредственно на Востоке. Но не обошлось и без западных влияний, обусловленных спецификой этого процесса в условиях колониального, полуколониального и неоколониалистского воздействия. Вместе с тем особенности исламизации Востока и последующей эволюции мусульманских общин обеспечили их реформаторской перестройке такое многообразие форм синтеза современного и традиционного, которого не знает реформация иных вероучений. Это стало возможным потому, что никакая другая конфессиональная общность не является столь многочисленной и столь неоднородной по этническому составу, по внутрирелигиозным отличиям. Ни одна не разбросана по столь разным цивилизационно-культурным ареалам, по различным ступеням общественного развития, по государствам, чье положение в системе империалистической эксплуатации так неодинаково.

Это уже само по себе предопределило множественность очагов мусульманского реформаторства, большие промежутки между временем их возникновения в отдельных странах и регионах, то, что характер взаимоотношений между отдельными центрами (а порой между центрами и периферией) варьировался от мирного сосуществования до острейшей конфронтации. Реформаторское наступление на традиционное наследие носило в исламе особенно затяжной и неравномерный характер, осложняясь внутриконфессиональными трениями и несинхронностью движений, базирующихся на буржуазных отношениях различной степени зрелости и по-разному связанных с мировым капиталистическим хозяйством. Тем самым не просто сдерживался переход реформаторства с элитарного на массовый уровень, а продлевался срок, в течение которого реформаторы были существенно ограничены в своих модернизаторских начинаниях.

Хотя симптомы предреформационного брожения давали о себе знать много раньше: в Индии исламские реформаторы начали заявлять о себе во весь голос примерно со второй четверти XIX в., в Иране – с 40–50 годов, в Сирии – с 50-х, в Турции – с 60–70-х, в Египте – с 80–90-х, в Алжире, Тунисе, Малайе, Индонезии, Сингапуре – с конца XIX – начала XX в. В других мусульманских странах реформаторские течения возникнут позже (например, в Марокко и Афганистане в 1910–1920 гг., а в Саудовской Аравии и Брунее – лишь в 1960–1970 гг.).

Центры и периферии реформаторских движений обычно формировались на основе конфессиональной однотипности, этнической близости, сходства исторических судеб и культурно-традиционного наследия. Влияние индийских реформаторов, например, ранее всего сказалось на индийцах-мусульманах, проживавших в Бирме, на Цейлоне, в Малайе, Сингапуре, а уже затем, и притом не столь непосредственным образом, на единоверцах из числа коренных жителей этих стран. Для арабского Востока превалирующее значение имело развитие реформаторских движений в Сирии и Египте. Отзвуки реформаторства доходили затем до арабских поселений в Южной, особенно в Юго-Восточной Азии. Иногда колонизаторы также способствовали распространению реформаторства, вынуждая противившихся им мусульманских националистов к вольной или невольной перемене мест.

Порой несколько очагов реформаторского движения появлялось в одном регионе и даже государстве. Так, в Юго-Восточной Азии подобные центры имелись в Сингапуре, Малайе и Индонезии, причем в последнем особо выделялись яванское и западносуматранское направления. Иногда одна страна попадала в зону реформаторских импульсов, различающихся по конфессиональной (нередко и этноконфессиональной) основе, по зрелости ее базиса и структуре надстроечных компонентов. Подобные различия приобретали особенно острый характер, когда начинали отражать также антагонистичность национального капиталистического уклада колониальному характеру синтеза, политическое соперничество и конкуренцию различных, по этническому происхождению, представителей местного уклада в рамках этого или же неоколониалистского синтеза.

Между тем в своем классическом варианте мусульманская реформация, как реформация и других вероучений на Востоке, поначалу отражала интересы тех купцов-компрадоров, которые, будучи связанными с колонизаторами, а нередко и с феодально-помещичьим землевладением, постепенно осваивали европейские методы ведения торговых и банковских дел. Поскольку подобный род занятий в дальнейшем дополнялся промышленной деятельностью, реформаторы начинали выражать идейно-политические запросы и социально-экономические нужды зарождающейся национальной буржуазии. В той мере, в какой рост ее рядов, особенно же мелких и средних предпринимателей, обгонял численность компрадорских группировок, наряду с прозападным вариантом капиталистической модернизации в мусульманском реформаторстве все более распространялся и антизападный ее вариант, апеллировавший к исламской «самобытности» в ее националистической интерпретации.