Коллектив авторов - Новая история стран Азии и Африки. XVI–XIX века. Часть 1

Зороастризм примечателен тем, что главный очаг реформации этого вероучения возник не на его родине, в Иране, а в Индии, среди парсов – потомков переселившихся туда иранских зороастрийцев. Оказавшись на чужбине, беженцы принесли с собой и свои религиозные традиции. Однако силу их ослабляла необходимость приспосабливаться к новым условиям, да еще в обстановке многонационального и инорелигиозного окружения. Преуспев на торгово-ростовщическом поприще, верхушка общины парсов заняла затем видное место в прослойке индийской компрадорской буржуазии. А уже ко второй половине XVIII в. она перешла в наступление на позиции местного зороастрийского духовенства. В 20-х годах XIX в. началось движение за отмену детских браков, двоеженства, за упрощение культа, реформу права, создание школ с современным уровнем преподавания. Парсы более других приобщились к английскому образу жизни, к театру, спорту, наконец, к женскому образованию. Другие реформаторы не использовали в такой мере, как парсийские, данные европейского религиоведения и иранистики для трансформации и «возрождения» своего вероучения.

Еще в колониальные времена крупная парсийская буржуазия увидела выгодный и престижный для себя бизнес в развитии высшего образования и научно-прикладных исследований. Сделанные капиталовложения оправдали себя, способствуя многостороннему освоению достижений научно-технической революции. А это сыграло немалую роль в том, что уже во времена независимости из парсов вышли такие видные индийские монополисты, как Дж. Н. Тата, Д. Наороджи, Б. Малабари.

С середины XIX в. индийские реформаторы-зороастрийцы стали проявлять участие к судьбе своих иранских единоверцев. В этом их поощряли английские власти, надеясь с помощью своих подданных-парсов расширить влияние на Иран. Однако реальных результатов в XIX в. достичь не удалось из-за жесткого противодействия шиитского богословия, контролировавшего к тому же сферу образования. Поэтому зороастрийская буржуазия Ирана никогда не могла добиться такого преуспеяния в своих делах, в том числе и на религиозно-общественном поприще, как индийские предприниматели-единоверцы. Действенность же помощи извне ослаблялась противодействием духовенства, опиравшегося на многовековые сакральные традиции и упорно отстаивавшего традиционные привилегии. Негативно сказывалась и давняя отстраненность зороастрийской общины от центров общественно-экономической, а также политической жизни Ирана в целом.

Но особенно остро проблема консервативной традиции, ее прочной связи со значительными массивами архаических структур, оказавшихся за бортом исторического прогресса, стояла (и во многом еще стоит) перед реформацией буддизма, одной из древнейших мировых религий. Особое значение для его реформаторского обновления имело то, что в предшествующие столетия буддизм пережил кризисные ситуации в местах его распространения. В одних случаях он уступил лидирующее положение другим вероучениям (в Индии – прежде всего индуизму и исламу, в Индонезии – исламу, в Японии – синтоизму и т. д.), в других – синкретически слился с иными учениями и культами (в Китае, Индокитае, Корее – с конфуцианством и даосизмом). И когда в этих странах и районах начали развиваться буржуазные отношения, буддизм имел маргинальное на общерелигиозном фоне значение, а буддийская община пребывала на периферии общественной жизни. Если же ее члены и начинали вовлекаться в русло модернизации, то намного медленнее представителей других конфессий, которые не имели столь мощного орудия консервации и сакрализации традиционного наследия, как церковь и монашество в буддизме. В целом же процесс буддийской реформации получил гораздо больший резонанс на общегосударственном уровне не столько в изначальных центрах буддизма, сколько на его прежних окраинах – на Цейлоне и в Юго-Восточной Азии.

Уже к середине XIX в. против высшего цейлонского духовенства выступила группа монахов, образовавших секту Раманния и обличавших коррумпированность, своекорыстие и косность буддийского руководства. Они требовали уничтожения кастового неравенства, «очищения» вероучения и культа. В последней четверти XIX в. на Цейлоне стали возникать культурно-просветительские и общественно-политические объединения как монахов, так и мирян. Их предводители ставили «возрождение буддизма» в прямую зависимость от подъема отечественной культуры, экономики, от духовного противостояния колонизаторам. Особенно большую роль сыграло при этом общество Маха Бодхи (1891 г.), заботившееся не только о развитии сугубо национального по форме, современного по содержанию образования, но и о создании профессиональных школ. В 1898 г. была образована Ассоциация молодых буддистов, многое скопировавшая с деятельности молодежно-христианских организаций, а несколько позже возник Всецейлонский буддийский конгресс, большинство членов которого стали активными участниками национально-освободительного движения.

Пример реформаторов Шри Ланки оказал большое влияние на их бирманских единомышленников и последователей. Первой буржуазно-реформаторской организацией Бирмы явилось общество «Сасанадара» (1897 г.), открывшее школу западного образца. Вслед за тем была образована буддийская ассоциация Рангунского колледжа, и его выпускники создали всебирманскую Буддийскую ассоциацию молодежи (в XX в. она постепенно становилась политической национальной организацией, объединившей представителей почти всех слоев общества).

В полуколониальном Китае первые решительные реформаторские попытки вывести буддизм из того кризиса, в котором он находился уже многие столетия, пришлись на конец XIX в. Отчасти эти попытки исходили от представителей обуржуазивающегося духовенства, предпринимавшего отчаянные усилия, чтобы предотвратить упадок феодально-монастырского хозяйства путем перевода его на «коммерческую основу». Однако ведущую роль играли представители буддийских предпринимательских слоев. Богословские и этические принципы буддизма реформаторски трансформировались ими не без учета английских и японских буддологических исследований. Одновременно строилась новая социально-религиозная инфраструктура.

Интересный пример реформации буддизма сверху дает Таиланд XIX в., когда в качестве инициатора перемен выступил король Монгкут. В ускоренной модернизации он видел спасение от колониальной угрозы, связывая с буддийскими принципами идеи национального возрождения и формирование национального самосознания.

Таким образом, уже ко времени краха колониальной системы, после Второй мировой войны, страны Востока пришли с неодинаковым уровнем реформаторского обновления местных конфессиональных общин, а также различных направлений социально-религиозной деятельности. Уже тогда давали себя знать последствия изначальных и последующих расхождений в темпах осовременивания таких общин, различий в политической ориентации и в отношении к степени допустимой модернизации религиозной традиции со стороны самих реформаторов. Во всем этом сказывались сугубо конфессиональные особенности отдельных вероучений, специфика предшествующего исторического развития религиозных общин, а также роль и место последних в генезисе капитализма на Востоке, особенно в эволюции колониально-капиталистического уклада, с одной стороны, национально-капиталистического – с другой. Именно в колониальный период благодаря усилиям буржуазных и мелкобуржуазных группировок было начато строительство обновленной социально-религиозной инфраструктуры в виде модернизированных исламских, индусских, сикхских, джайнских, зороастрийских, буддийских и прочих учебных заведений, филантропических и миссионерских учреждений, массовых организаций политического, профессионального и других направлений. Тем самым были заложены основы реформаторского наступления на традиционные устои, на соответствующие им стереотипы мировосприятия. Уже в колониальный период проявились симптомы классовой и религиозной ограниченности реформаторства.