Гораций Верне - История Наполеона

Вся вторая турецкая линия, как и первая, положена на месте или утоплена.

У неприятеля остается три тысячи человек резерва, занявшего Абукирскую крепость, в четырехстах саженях от их второй линии; генерал Ланюс окружает эту крепость; ее бомбардируют из шести мортир.

Берег, на который в прошлом году было выкинуто столько трупов англичан и французов, покрыт теперь телами наших неприятелей: их насчитано до нескольких тысяч; из всей этой армии не спасся ни один человек.

Мустафа, паша Румелийский, главнокомандующий войска и двоюродный брат турецкого посланника в Париже, взят в плен со всем своим штабом: посылаю вам три его бунчуга...

Успехом этой битвы мы вообще обязаны генералу Мюрату: и прошу для него чин дивизионного генерала; его кавалерийская бригада делала дела неимоверные...

Я подарил генералу Бертье от имени Директории кинжал прекрасной работы в знак благодарности за те услуги, которые он не переставал оказывать на протяжении всей этой кампании..."

Бонапарт воспользовался этим успехом, чтобы послать парламентера к английскому адмиралу. Тот прислал ему номер французской франкфуртской газеты от 10 июня 1799 года. Наполеон, который жаловался, что давным-давно не имеет никаких известий из Франции, жадно принялся за чтение листка. Он увидел из него печальное положение дел республики и поражение ее войск, которых в ту пору бил Суворов в Италии, и вскричал: "Так и есть! Предчувствие не обмануло меня; Италия пропала!!! Этакие негодяи! Все плоды наших побед потеряны! Приходится мне ехать".

С этой самой минуты он решился возвратиться в Европу и сообщил свое намерение Бертье и адмиралу Гантому, которому поручено приготовить два фрегата, la Muiron и la Carrere, и два маленьких судна, la Revanche и la Fortune, для перевозки во Францию главнокомандующего и его свиты.

Предстояло доверить руководство армией человеку достойному. Бонапарт мог избрать только или Дезе, или Клебера. Желая взять первого с собой, он решился назначить второго своим преемником, несмотря на то, что они были между собой не совсем в дружеских отношениях, и письменно передал ему вручаемую власть.

Желала ли Директория возвращения Бонапарта, отъезд которого она видела с таким удовольствием? Говорили, что Трельяр, Ларевельер-Лепо и Баррас писали Наполеону, и будто это-то письмо и заставило его решиться оставить Египет. На этот счет существует столько разноречивых показаний, что согласовать их трудно; нам кажется всего вероятнее то, что Наполеон, отказавшийся от своих видов на Восток неудачей сирийской кампании и извещенный о ходе Дел и расположении умов во Франции, предположил, что наступило уже время обнаружить свои честолюбивые виды и обратиться на Запад.

Бонапарт отплыл в конце августа и взял с собой Бертье, Мармона, Мюрата, Ланна, Андреосси, Монжа, Бертолета и некоторых других особ и, ускользнув от Сиднея-Смита, вышел 6 октября на берег в Фрежюсе.

----------------------------------------------------------------[1] Наполеон присутствовал в доме шейха Эль-Бекира на празднике рождения Магомета. Он увидел у него двух молодых мамелюков, Ибрагима и Рустана, и выпросил их у шейха. Впрочем, на Бонапарте не было ни чалмы, ни другого какого-либо знака магометанства. Правда, он приказал было сшить для себя полный турецкий костюм, но просто из одной причуды и для забавы в кругу людей самых близких к нему. Наполеон надевал его только однажды, потому что ему откровенно сказали, что он ему не к лицу.

[2] Бонапарт велел вырезать на Помпеевой колонне имена сорока солдат, которые первыми умерли в Египте.

[3] Наполеон оставил в Египте, как и в Европе, неизгладимые следы; имя его уважается варварами, как уважается и народами просвещенными. Знаменитый естествоиспытатель Шамполион-Младший которого смерть так рано похитила у наук и друзей, рассказывал нам, что в бытность свою в Египте он посетил в Фиваиде одного из беев, и, обедая у него, счел приличным выпить за здоровье египетского наместника, в той уверенности, что хозяин не преминет поблагодарить гостя и взаимно выпьет за здоровье Карла X, тогдашнего короля французов. Но бей, оставив в стороне вес политические приличия, с восторгом сказал: "Вот я предложу тебе здоровье, от которого ты, верно, не откажешься: выпьем за здоровье великого Бонапарта".

ГЛАВА IX

[Возвращение во Францию. Восемнадцатое брюмера.]

Плавание от Александрии до Фрежюса было не без невзгод и опасностей. Отходя от египетского берега, флотилия должна была бороться с ветром до того противным и сильным, что адмирал предложил было возвратиться в гавань; и это предложение, одобряемое всем экипажем, было бы непременно приведено в исполнение, если б не твердая воля и не отважная решительность Бонапарта, который, несмотря ни на какие затруднения и опасности, хотел во что бы то ни стало исполнить высокое назначение судьбы, ожидавшее его в Европе. Эта твердость воли и приказание, отданное им плыть вдоль африканских берегов до высоты Сардинии, спасли флотилию от английских крейсеров. Ожидание утомительного карантина и появление на море каждого, даже небольшого, судна удивительно тревожили Наполеона. В Аяччо узнал он о бедственном поражении французов под Нови и немедленно хотел принять руководство итальянской армией. Он говорил: "Известие о новой моей победе пришло бы в Париж вместе с известием о победе под Абукиром. Это бы славно!" Очевидно, что Бонапарт чувствовал необходимость загладить каким-нибудь блестящим подвигом неблагоприятное впечатление, произведенное на умы его отъездом из Египта, отъездом до того неожиданным, что мог навлечь на него упрек в том, что он просто бросил свою армию. Но когда Наполеон узнал о всей значительности потерь, понесенных французами от русских войск в Италии, то утратил надежду на воображаемые успехи и впал в такое уныние, что сказали, будто он носит траур по Италии. Между тем усердие жителей Фрежюса избавило Бонапарта от скучного карантина. Едва узнали они о прибытии знаменитого генерала в свой порт, как выехали на множестве лодок в море и окружили корабль, на котором он находился. Народ кричал и приветствовал приезжих. Таким образом, меры карантинной осторожности сделались вовсе бесполезными, и Наполеон воспользовался этим случаем, чтобы поспешить в Париж.

Какого бы общественного мнения ни должно было ожидать главнокомандующему, который оставил вверенную ему армию за морем, в климате нездоровом, под зноем палящего солнца, однако же огромное большинство нации приняло его как освободителя. Демократия нанесла уже Франции столько внутренних язв, что опротивела всем. Никто и ничего не ждал от новых учреждений правительства, которое было не что иное, как попеременная тирания разных партий; а если вспомнить, что оно в текущем положении дел не сумело даже удержать за собой ни прежнего достоинства, ни воспользоваться плодами прежних блестящих компаний, то легко будет понять, что умы вообще были расположены к желанию большого политического переворота. Но какой будет этот переворот, и кто один или кто многие совершат его? Вот о чем все спрашивали друг друга, и что подавало повод к тысяче соображений, опасений и надежд, смотря по видам и целям тех, которые занимались этими вопросами.