Петр Вершигора - Люди с чистой совестью

Войдя обратно в контору, группа партизан объявила, что через несколько минут начнутся взрывы.

- А вы, - обратился Лукашенко к главному инженеру, - отберите нам основную документацию нефтепромысла... и будьте здоровы, живите богато, а мы уезжаем до дому, до хаты... Слыхали такую песню?..

- Так вы, проше пана, с Белоруссии в Карпаты долетели?.. вытаращил глаза инженер.

Лукашенко молча прислушивался к чему-то. Может быть, к шуму ветра в горах, а может быть, к гулу советских самолетов, которые уже чудились инженеру. Иначе, как советским десантом, не могли быть эти дельные и веселые хлопцы, свалившиеся в ущелья Карпат, как с неба.

- Я розумем пана товажиша...

- Що вы разумиете? - машинально спросил Лукашенко.

- Цо то ест секрет войсковый, - отвечал поляк.

В это время грохнули взрывы.

- Ось и ниякого секрета. Бувайте здоровеньки. Спасибо, пан.

Нефть пылала.

Вскоре весь нефтепромысел превратился в огромный костер, черный дым которого был виден за десятки километров.

Этот дым видели и радовались не только бойцы батальона Матющенко. Видели и обрадовались ему все бойцы соединения.

- Батальон Матющенко живой, действует! - сразу определил Ковпак.

Это зарево было видно всему населению Станиславщины, и оно пробудило в нем силы к сопротивлению ненавистным немецким захватчикам, топтавшим родную Украину.

Вскоре группа благополучно добралась в расположение своего лагеря. Лукашенко доложил комбату о выполнении приказа. Но Матющенко остался недоволен тем, что группа не захватила с собой инженера, от которого можно было бы узнать многое. Он приказал группе вернуться за инженером. Группа вернулась обратно в горящий нефтепромысел, разыскала инженера и привела его в лагерь. Комбат допросил его и отпустил домой.

Ночью батальон тихо прошел окраиной Манявы и на следующий день, 22 июня, догнал соединение около села Пасечное.

И тут наступила очередь Матющенко. За инициативу и смелость его похвалили комиссар и Базыма. Начал было хвалить и Ковпак, но узнав, что поляк-инженер остался на промыслах, нахмурился. Когда же никто из командования батальона Матющенко не смог назвать даже фамилию человека, оказавшего нам неоценимую услугу, дед рассердился.

Он стал распекать комбата:

- Ты що, не понимаешь, как ты промазав?

- Та вже теперь понимаю, - скреб затылок Федот Данилович.

- От же ничего ты не понимаешь. Нам такие помощники сейчас до зарезу нужны.

- Та який вин помощник. Так, нейтральный панок.

- А що? Зразу щоб вин тоби руки по швам та ще и козырнув: явился по вашему приказанию. Нехай и не по охоте, а помогав...

Матющенко был объективный человек и любил это подчеркнуть.

- Так не, чого же, Лукашенко казав: пан охотно все показував. И толково так: що и - к чему...

- От и выходить, Лукашенко твий молодец. А ты?

Матющенко молчал удрученно.

- Те дядьки, що под силой оружия Сарнскую дорогу охраняли, потом же стали сами поезда пускать под откос?..

- И в моему батальоне есть из них двое.

- А тут чоловик сам на помощь к тебе пришов? Пришов. И який чоловик. Инженер - раз. Польской нации - два. А ты его назад до фашиста. Вешайте его на здоровьечко. Ой, Федот, Федот... Ну, що мовчишь?

- А що ж говорить...

- Ну хоть ошибку свою признаешь?

- Признаю.

- Какая ошибка? - спросил Ковпак.

- Первая - тактическая. От помощника отказався...

- А ище какая?

- Вторая - политическая. Национальный момент пропустив сквозь пальци, - упавшим голосом сказал Матющенко.

- А ище?

- Та хватит и цых двоих, товарищ командир, - взмолился Матющенко. И на черта було мне те вышки зачипать. Так и знав - не будет добра...

Все засмеялись.

- Оце и есть твоя третья ошибка, - тоже смеясь, сказал Ковпак. - То що ты промысла сжег - твоя великая заслуга перед нашими братами на фронте. Тебе грудь вперед держать надо. А з инженером - прохлопали верно. Объявляю батальону благодарность. А комбат хай подожде... Та не журысь - в приказе про це не буде написано. Это я так для твоего сведения. В общем - объявляю благодарность.

Матющенко, под предлогом подготовки к новому маршу, поспешил ретироваться.

Через полчаса начался марш.

28

Горы преподносили нам сюрприз за сюрпризом. Оказалось, что спускаться с крутой горы ничуть не легче, чем взбираться на нее. Если же вспомнить, что спускались мы ночью по забытой со времен первой мировой войны неезженной дороге, то понятно, сколько проклятий услышали горы за одну ночь и по адресу старого проводника гуцула и тех, кто проложил в первую мировую войну такой головоломный путь.

Аварии были на каждом шагу. Ломались колеса, летели куда-то в пропасть ящики со снарядами, патронами. Ездовые достреливали лошадей, поломавших ноги. А уж сколько шишек и синяков наставили себе и друг другу люди за эту проклятую ночь - и не счесть.

По спуску с высоты 936 протяжением по прямой не больше пяти километров (это, если переложить на плоскость карты!) ползли мы около шести часов. Меньше километра в час - вот темпы ночного горного марша.

Затем дорога стала более пологой, и колонна втянулась в ущелье. На дне его бежал ручей. Дороги там тоже не было, но ехать можно было по дну мелководного ручья. Мы потом поняли, что сделали непростительную глупость: пересекали кряж в то время, когда в горах надо ходить только вдоль кряжей. За эти сутки мы перекочевали всего-навсего через первый небольшой горный рубеж.

Ручей привел нас в долину реки Быстрицы. Вдоль берегов се проходит шоссе и узкоколейная дорога. Противник, отвлеченный разгромом 4-го полка и бросивший остатки имевшихся под рукой резервов на охрану нефтяных промыслов, отстал.

В долине Быстрицы уже светало. Вчерашняя бомбежка была всем хорошо памятна. Народ, поглядывая на небо, усердно погонял коней по шоссе. Большая часть их вышла из строя. Они посбивали себе копыта на каменистых дорогах. Непривычные к горам, еще два дня назад такие резвые кони еле тащились по каменистому шоссе. Обоз вышел из строя, пройдя по горам всего десять - пятнадцать километров.

Только пара небольших лошадок Павловского бойкой рысью обгоняла колонну. То ли его коняги родом из этих мест, то ли старый хозяйственник нашептал им какие-то колдовские слова, но "выезд" Павловского показывал класс резвости и быстроты. Помахивая хвостами, кони неслись, обгоняя уныло бредущий обоз, телеги с ранеными.

Сидя верхом на огромных битюгах артиллерийских упряжек, ездовые пушек изнемогали. Они устали понукать своих слоноподобных тяжеловозов. И с завистью провожали глазами повозку Павловского. Артиллерийские кони с усилием переставляли ноги с пудовыми копытами только под ударами кнута. А через секунду, жалобно опустив огромные добрые головы, они еле плелись по каменистой дороге.