Петр Вершигора - Люди с чистой совестью

Мы призадумались.

- Понятно, до сих пор это были только цветочки...

- Конечно. Но оптимизм мой профессионального происхождения, товарищ подполковник, - сказал, оправдываясь, Миша.

Где-то далеко позади, за водоразделом у камня Довбуша, еще глухо бубнила канонада. Ввязываться в бой, не зная, где наши, не было никакого смысла. Тем более, что именно сейчас я не имел права рисковать своей группой. Сведения, добытые нами, были очень нужны командованию. Это были оперативные сведения. Они должны определить поведение, решения и приказы Ковпака и Руднева на дальнейший рейд.

Подошел Карпенко. По его лицу я понял: парень решился на серьезное дело.

- Подполковник, пошли на равнину... Ну их... генералов...

- Брось бузу, Федя!

Есть такие упорные характеры, которые все могут выдержать, кроме неизвестности. Я решил рассказать ему все.

Недоверчиво глядя мне в глаза, он свистнул:

- А не врешь? Ей-богу? Що? Сам Адольф нами заинтересовался. Вот это я понимаю... Верно Митька говорил. Мы теперь отряд стратегический...

Все мысли о самовольном "маневре" мигом вылетели у него из головы.

Я хорошо знал этого хлопца. Есть люди, колеблющиеся в бою. От них надо избавляться или выколачивать из них строгими мерами эту опасную черту характера. Есть такие, как лейтенант Горкунов. Они не колеблются ни минуты, ни в бою, ни перед боем. А есть такие, как Карпенко, для которых самый страшный момент - ожидание. Мертвая тишина перед боем вызывает у парня колебания, сомнения, и чем дольше продолжается эта тишина, тем большую опрометчивость и слабость духа он способен проявить. Но стоит только выясниться обстановке, ясно увидеть врага, размеры опасности, лучшего солдата не найдешь. Таким людям надо говорить всю правду, какой бы страшной она ни была. В беде он не подведет.

Рассказав обстановку Карпенке, Бережному, Горланову на тот случай, если мы не все дойдем до отряда, я приказал любым способом пробиться к отряду и доложить эти сведения. Никого из хлопцев не испугала, а только обрадовала весть о том, что нами заинтересовано высшее немецкое командование, хотя они и понимали, что нам поэтому придется еще туже.

- Пойдем не по кряжу и не по долине, а по склону. Там, где меньше всего шансов встретить немцев! - сказал я Карпенке, Бережному и Горланову.

Командиры сразу поняли мою мысль.

К вечеру мы обошли Поляничку почти на автоматный выстрел. Пробираясь по склону, голодные люди быстро выбились из сил.

- Километров тридцать отмахали, - сказал Горланов.

- Если считать, как ноги гудуть - то тридцать. А в действительности по горам-то не больше пяти, - проворчал Бережной.

- Это тебе не в степи топать, - отозвался лежавший под сосной Черемушкин.

Темень, бездорожье, отсутствие проводника... Где-то под соснами мы попадали на землю и так, толпой, уснули. Проснувшись часа через два, я ползком выбрался на тропу. Часовых не было.

Когда стало светать и люди проснулись, вдруг обнаружилось, что среди нас нет Карпенки.

"Неужели сбежал?" - подумал я. Подождав минут пятнадцать, я дал команду к движению. Но в это время появился Карпенко, весь обмотанный пулеметной лентой с немецкими патронами. Он и не подумал хвастать, даже не говорил об этом прямо, но я понял из его "жаргона", на котором он разговаривал со своей ротой, что он всю ночь "простоял на часах". Ползая на четвереньках, он ощупью обнаружил тропу и на ней следы кованых подков. Когда чуть-чуть забрезжил рассвет, он увидел пост венгерских горных стрелков с пулеметом, преспокойно сидевших в трехстах шагах от нас. Как мы не напоролись на них накануне, одному богу известно. Пулемет был направлен в сторону долины, горный, станковый, основательно укрепленный и защищенный с трех сторон блиндажиком из бревен и камней. Конечно, это были опытные егеря. Но, думаю, они и не подозревали, что на расстоянии самом лучшем для действия их пулеметного огня ночевали две с половиной роты партизан.

И пока разведчики рыскали по кустам и тропам и зорко высматривали немца-наблюдателя, я думал о Карпенке.

Такой уж это был человек. Говорил он часто чепуху несусветную, а поступки совершал благороднейшие. Никому не колол он глаз своим "геройством", как никогда и не обижался на справедливые упреки. Словом, если можно допустить расхождение слова и дела и оно может быть расценено как случай положительный, то Карпенко как раз и есть этот редкий случай.

"Благородные дела и неблаговидные слова - это не то, что надо. Но все же это гораздо лучше, чем наоборот", - думалось мне там, на опушке леса, на горе Поляничке.

Карпенко прервал мои мысли. Он тихо ругал Дорофеева, своего помощника, за то, что тот не проверил ночью караулы. Затем крепко хлопнул его по плечу.

- Дорофей! Пошли двух хлопцев. Вынуть пулемет. Или пусть уничтожат, если не смогут, - усмехнулся Карпенко. Он вытер финку о ветку хвои и спрятал ее в ножны.

Когда хлопцы принесли пулемет, роты двинулись в путь. Прислушиваясь к доносившемуся изредка шуму боя и ориентируясь на самолеты, летевшие туда, куда нужно было нам дойти, мы начали дневной марш по высотам.

33

Второй день, отрезанные от своих, пробирались мы к главным силам Ковпака. К полудню все почувствовали: дальше идти невозможно. Люди третий день ничего не ели. Не помню, сколько мы прошли километров за полдня. Помню только, что и в этом ненавистном состоянии бессилия тоже была веселая минута: карабкаясь на пятый, а может быть двадцатый, уклон, мы обнаружили поляну, почти на тридцать градусов сходящую вниз. Она была усыпана небольшими камнями. Камни торчали из травы и скатывались вниз, как только нога выталкивала их из гнезда. Издали они были почти незаметны, словно кочки на болоте. Их маскировала высокая трава, похожая на одичавшую рожь. Мы заметили, что ползущее в стороне от рот боковое охранение начало отставать. Колонна, гуськом пробираясь вдоль опушки, опередила его. Сережа Горланов, ведущий колонну, поднял руку. Колонна остановилась. Горланов пополз в траве и, примостившись за камнем-кочкой, стал глядеть в бинокль. Затем оглянулся на меня и беспомощно прошептал:

- Пасутся, сукины сыны. Перестреляю подлецов! - и быстро пополз к нарушившим правила марша бойцам. На полдороге он остановился, спрятал в кобуру пистолет и крикнул:

- Карпенко, иди сюда!

Когда мы доползли до Горланова, у него был полон рот ягод. У каждого камня земляника росла целыми гроздьями. Ее не нужно было собирать по одной, а можно было хватать пригоршнями и, выплевывая листья и корешки, наслаждаться сладкой питательной массой. Не менее получаса люди жевали молча. Затем послышались возгласы, шутки. Народ развеселился и уже подтрунивал над своей бедой. Она казалась теперь смешной. Я приказал рвать землянику про запас. Люди наполняли ею манерки, фляги.