Петр Вершигора - Люди с чистой совестью

Семен Васильевич тоже вышел нам навстречу. Остановил меня жестом.

- Ладно, не рапортуй. Знаю все главное. Детали потом расскажешь. Пойдем ко мне, посидим.

Мы долго сидели молча.

- Ну как? Плохо дело? - прервал я молчание.

- Да, неважно.

Опять помолчали.

- И какое решение?

- Решения пока нет. Мысль есть.

- Назад?

Руднев молча пожал плечами.

- На равнину?

- Пока не будем предрешать этого. Подумаем.

Я доложил комиссару о добытых сведениях. Он слушал меня рассеянно. Даже развеселившая ребят Карпенко весть об истерике "фюрера" не произвела на него впечатления. Он думал о другом. Мы долго молчали.

- Семен Васильевич, а не кажется ли вам, что мы сами рубим сук, на котором держимся?

- Пояснее нельзя? Ты что, в стиле Кольки Мудрого решил выражаться? Какой сук?

- Обоз. Свободу маневра - степь и просторы!

Руднев нахмурился и сказал:

- Ладно. Иди к начштабу. Отдыхай!

Через полчаса он уже обходил роты, пришедшие со мной. Весело, как ни в чем не бывало, говорил с бойцами.

- Ну, как отдыхаете? Лежите, ребята. Трудновато пришлось?

- Да нет, ничего, комиссар Семен Васильевич, - за всех ответил Митя Черемушкин. - Нам что? Мы вроде как в сорок первом году, пару дней поболтались: ни немцу никакого вреда, ни себе пользы - только страх да паника из этих окружениев выходит.

- Неужели даже паника была, хлопцы? Ай-ай-ай, не ожидал, укоризненно закачал головой комиссар.

Ребята загалдели.

- Да не. Это он так, к примеру.

- Ну, а претензии есть? - усмехнувшись, спросил комиссар.

- Имеются, - громко сказал Черемушкин, хватаясь за деревце, у которого лежал до сих пор.

- Сиди, сиди, Митя, - остановил разведчика Руднев. - Если насчет харчишек, так эти претензии пока не выполнимы, - вздохнул он.

- Да вы що, Семен Васильевич? Товарищ комиссар, - загалдели кругом. - Разве ж мы не понимаем? Какого черта трепешься, - цыкнул кто-то на Черемушкина.

- Да нет, ребята! Тут совсем другая претензия.

- Тихо, хлопцы, не шуметь. Говори свою претензию, - нахмурился комиссар.

Черемушкин серьезнейшим тоном, глубоко в хитроватых глазах скрывая смешинку, заговорил громко:

- Претензия вот какая. От всех нас: а нельзя ли, товарищи командование, хотя бы для лежания место поровнее? Не привык я в таком положении. Три дня не спал и никак уснуть не могу. Дерево ногами уже наполовину подсек.

Кругом засмеялись.

- Понятно, - улыбнулся комиссар. - Но это же, хлопцы, военная хитрость.

- Ну, раз военная - другое дело. На всякий случай, буду и на голове привыкать ходить и на веточке отдыхать, как петух, - миролюбиво закончил свою претензию Черемушкин.

- А что, еще выше полезем, товарищ комиссар? - шутливо спрашивали разведчики. Но в шутке этой комиссар уловил тревогу.

- Все может быть, хлопцы. Отдыхайте.

Он быстро ушел к штабу. А через полчаса, подойдя к Базыме, я узнал, что решение принято.

- На север. Поворачиваем на север, - шепнул мне начштаба.

- Но ведь ущелье Зеленой уже занято противником!

- Пойдем по кряжам, - ответил Базыма.

- А проводники?

- Проводников пока нет. Попытаемся по азимуту. А там, может, и чабанов в горах найдем.

К вечеру глинистая земля раскисла. Двигаться было невозможно, ноги скользили, люди съезжали вниз как на салазках, всем телом. Решено было ночь отдыхать. Бесчисленные ручейки бежали по склону, затекая под тела лежавших на отдыхе бойцов.

Сейчас можно было двигаться и днем, не боясь авиации. При появлении самолетов люди в любой момент могли спрятаться. Несколько десятков лошадей, оставшихся от обоза и артиллерии, все равно были обречены. Тяжести перегрузили на этих вьючных коней. Люди лежали под дождем, штыками прорывая канавки, чтобы отвести от своих тел ручьи, журчавшие вокруг. Они готовы были в любой момент - по приказу, взвалить на себя десятки килограммов груза: патронов, тола, медикаментов, взять на плечи носилки с ранеными и снова двинуться в путь.

Я лежал рядом с Базымой, старался не шевелиться, чтобы не впустить на согретое место ручей холодной воды. Но только мы начинали согреваться, начштаба дергался и задавал Васе Войцеховичу очередной вопрос:

- А маяков не забыл?

- Не забыл, товарищ начштаба. Четвертый батальон, товарищ начштаба.

Сквозь хлюпанье воды голос Войцеховича, приглушенный натянутым на голову плащом, был еле слышен.

Несколько минут прошло в молчании. Все слышнее журчала по бокам вода.

- Резервные заслоны выделил? - снова поднял голову беспокойный старик. - Черт их знает, эти горные тропы...

- Ладно, выделю, - бубнил из-под палатки Войцехович.

Последнее тепло было поглощено целым водопадом, хлынувшим в пространство между мной и Базымой. Я встал и, обняв дерево, покачивался взад и вперед, стараясь поскорее стряхнуть воду со спины. Затем, примостившись под ветвями, нашел местечко, где вода не лилась ручьем, а только капала.

Наука изобрела хитроумнейшие приборы: есть среди них, вероятно, и такие, что способны измерить силу мускула комара и слона, человека и лошади. И наверняка волокно человеческого мускула не из самых сильных. А все же битюги, тянувшие тяжелые пушки и нагруженные возы, падали в изнеможении. А люди все шли вперед.

Есть у человека сила, неизмеримо более мощная, чем сила физическая. Это сила идеи, долга, товарищества, сила, не поддающаяся никаким измерениям, словно не материальная, но, как убеждаемся мы, более реальная, чем двужильная сила животного и мудреная мощь мотора.

На рассвете мы двинулись в путь. Чтобы отвлечь хоть на время внимание авиации, перетащили по хребту на километр остатки разгромленного обоза. На той высотке, где паслись тогда мои хлопцы и где сбросил вымпел самолет, снова нарядили в партизанское тряпье кусты и деревца, а сами двинулись в обратный путь. Через час появились самолеты и, пикируя, понеслись к противоположному склону горы.

Значит, пока что - номер удался.

- Партизанская инфантерия, - с горечью сказал мне Базыма, глядя на вытянувшуюся змейкой колонну пеших, оборванных людей.

- Ничего! Суворову не легче было, - подбадривал начштаба комиссар.

- А авиация?

Руднев с досадой махнул рукой.

- Хватит. И без тебя тошно.

Двигались скачками, с перерывами. Дорога спускалась небольшим уклоном, и идти было сравнительно легко. Но около полудня авиация перестала бесноваться на оставленной нами высоте. Видимо, наземная разведка немцев достигла ложного лагеря и успела предупредить о напрасной трате бомб и горючего.

Значит, двигаться осталось час-два. Вскоре начнут рыскать разведчики в воздухе. Это еще полбеды. Но, вероятно, по нашему следу уже двигались наземные войска противника. Вот это похуже. Надо было укреплять арьергард. Я мотался взад-вперед по колонне, выполняя обычные дела, хлопотливые мелочи, пустяки, без которых не обходится никакая жизнь. Но на сердце было другое.