Петр Вершигора - Люди с чистой совестью

- Верно. Хлопцы валятся от усталости, на ходу спят, а днем все видно. За эту привилегию я согласен и поголодать малость, - мрачно шутил Базыма. Последние дни начштаба походил на библейского старца. Он смастерил себе два огромных посоха и, опираясь на них, довольно быстро карабкался по горной тропе. - Дневной марш - это экономия сил, внимания, наконец нервов, - продолжал он вполголоса свои рассуждения.

- Экономить можно то, что есть в запасе! - сказал я тихо.

- Эх ты! - Базыма остановился. Подперев палкой подбородок, словно ему трудно было держать голову на плечах, он задумался. - Верно... силенки уже нема... Значит, тем более надо идти по хребту, - и, выбросив вперед, как весла, свои посохи, он зашагал в строю.

Авангард готовился начать спуск по второму склону хребта. К высоте уже привязались две "стрекозы". "Мессеров" мы не видели второй день. Их заменяли разведчики. Они привозили с собой несколько мелких бомбочек. Совсем не громкие по звуку разрывы, но удивительно точные попадания. Они причиняли немалый вред, но зато совсем не вызывали паники.

На высоте 1713 прямым попаданием одной из таких бомб был убит корешок Мити Черемушкина, тоже Митя, кавалер ордена Ленина Чусовитин. Бомба весом в пять килограммов разнесла тело разведчика на куски. Мы вместе с Рудневым и Воронько похоронили его останки в скалах.

- Чусовитин погиб шагах в пятнадцати от комиссара, - встревоженно шепнул мне Воронько.

Павловский ходил вокруг Руднева и ругался. Он даже пробовал приказывать комиссару:

- Вы какое имеете право рисковать жизнью, товарищ комиссар?

Руднев даже не повернул головы.

Он забрался на самую вершину высоты 1713 и долго стоял там во весь рост.

Мы вслед за комиссаром вскарабкались на огромный осколок застывшей лавы.

Захватило дух. Вокруг горы на десятки километров - горы как на ладони. Воздух, ранее подернутый синей дымкой, был прозрачен, как хрусталь. Кряжи отбежали далеко. Высот стало неизмеримо больше. Звуки уже не таяли в мягкой вате тумана.

- Гляди! - насмешливо сказал Руднев.

Недоумевая, Базыма молча пожал плечами.

- Не замечаете? Звучащее приблизилось, видимое отдалилось, - сказал раздельно Семен Васильевич.

- Да, пошли все измерения вверх тормашками, - поддакнул Базыма, не понимая еще, куда клонит комиссар.

- Ножницы звука и плэнера... - важно изрек поэт Платон Воронько.

Руднев с улыбкой поглядел на поэта.

- Я не для поэзии говорю, Платон. А по военному расчету. В этих условиях попасть в цель дальше двухсот метров невозможно.

Мы молчали, соображая, что означает для нас и для врагов это новое обстоятельство.

- Кому же на пользу это преимущество? - шепотом спросил меня кинооператор Вакар.

Руднев обратился к Базыме:

- Григорий Яковлевич! Только отсюда, с высоты 1713, можно понять до конца нашу допотопную карту. Внимательно ориентируйтесь. Отсюда видны все наши промахи и ошибки, вызванные неумением ходить в горах.

Базыма, Воронько, кинооператор Вакар смотрели на комиссара. А он продолжал:

- Вы видите только одно - мы в опасности. И я вижу это. Но ведь знаешь еще что... - Он сбросил фуражку и задумчиво провел ладонью по лбу. - Моряк во время бури руководствуется не волной, которая ему угрожает, а звездой, указывающей ему путь.

- Красивые слова, - сказал Воронько, по привычке вынимая затрепанный блокнот.

Руднев вытер лоб и сказал тихо:

- Ленинские слова, Платон! Это здорово, друзья, что Чусовитин вывел нас на такую высоту. Теперь мы хоть не будем плутать. Маскируйтесь! Штаб, за работу! Ориентируйтесь. Это, может быть, судьба дает нам последнюю возможность командирской рекогносцировки. Не надейтесь на память. Ориентируйтесь! Записывайте, наносите на карту. Рисуйте кроки. Иначе нам не выбраться.

Штабники поняли комиссара с полуслова. Закипела работа, благо "стрекозы", отбомбившись, улетели.

Через полчаса минер Воронько вырвал из блокнота чисток и протянул мне. Там было написано следующее:

Вiн тут стояв на чорнiй скелi

У жовтiм гумовiм плащi,

I сонця променi веселi

Квiтчали золотом кущi.

Вiн тут стояв стрункий, плечистий,

Мов з бронзи литий на вiки.

Iз гiр, по стежцi камянистiй,

Неслась вода на лотоки.

Немов шукаючи двобою

Iз тим, що в бронзi, на горi

Стояв i бачив пiд собою

Вiки у щастi та добрi...

Таким именно запомнился Семен Васильевич Руднев всем нам, участникам этой памятной командирской рекогносцировки. Кинооператор Борис Вакар снял на пленку эту группу. Пленка уцелела, а храбрый оператор погиб. (Затем и пленка затерялась - не в Карпатских горах, а в дебрях киностудий.)

Руднева запомнили мы все именно таким, каким увидал его поэт...

Вiн бачив мир, такий, як тиша

Пiсля грозовоi пори,

И край його тим миром дише,

А вiн на виступi гори

Стоiть у бронзi монолiтнiй

Серед Карпатских верховин.

Пiслягрозовий вечiр лiтний

Над ними розгортуэ свiй плин...

На высоте 1713 разведчики обложили камнями останки славного разведчика Чусовитина и начали спуск по кряжу. Хребет вел нас в урочище Шевка.

С этой высоты мы по-иному увидели Карпатские горы. Мы оценили их сквозь призму двухнедельного опыта и вступили в новый этап борьбы.

36

Перевалив через высоту 1713, по хребту пошли на снижение. Вправо, мимо бурелома, зигзагообразно извивалась горная тропа. Влево - старая вырубка. Она заросла кустами и молодым ельником. Дальше шла более свежая вырубка. Сваленные оранжевые сосны лежали на крутом склоне. Ветви их торчали, как ребра павших коней; на пнях - крупные слезы смолки.

Километра два снижалась тропа, а затем уходила в пологую долину. Сверились по карте.

- Шивка. То есть Шивка, - сказал молодой гуцул, чабан из Яремчи, взятый нами проводником на верблюдоподобной вершине. - Од камня Довбуша праворуч пойдете шоссой на Яремчу; прямо - на Сэнэчку, леворуч будет Пасечная и Зеленая.

- Опять камень Довбуша! Сколько же их? - спрашивает проводника Горкунов.

- Го-го! Их богато! Все эти верховины Довбушем исхожены.

- А который самый главный?

- Самый главный - наш, яремчанський. Он-но-но... попереду нас, уверенно ответил молодой гуцул и протянул вперед герлыгу [длинная палка с крючком на конце, которым чабан ловит овцу за ногу].

Гуцул в Зеленице считал свой камень самым главным. Будь у меня время, я бы услыхал новый вариант Довбушиады. Этот Довбуш обязательно был бы родом из Яремчи. Ангелы, и черти, и силы небесные, дающие возможность хилому от рождения человеку таскать на крутую гору огромные скалы, где вы? Что делать нам, не верящим ни в сон, ни в чох, ни в птичий грай?!

Фантазия народа, живущего в этих горах, заставляет его таскать на вершины камни, которые не под силу сдвинуть и слону, только потому, что народ верит в благородство человеческого сердца. Кто знает, пройдут годы, и, может быть, творчество этого забитого, но талантливого народа создаст новые легенды. В них Ковпака объявят братом Довбуша. Появятся новые памятки, вырезанные из бука и граба, высеченные из гранита.