Петр Вершигора - Люди с чистой совестью

- Это где стада днем паслись?

- Эге ж. Гуцул ее звал Сэнэчка.

Разведчики уже прозвали ее ласково "Синичка". Ох, гора Синичка. Что-то милое, заманчивое есть в твоем имени. Может быть, потому, что южный склон, обращенный к нам, не крутой, а пологий. И весь в полонинах. На них так живописно были рассыпаны днем пасущиеся отары. На самой большой полонине все видели пастушечью колыбу. В промежутках между бомбежками и боем можно было заметить, куда гнали свои стада на водопой гуцульские ватаги.

- В этой тьме не только колыбу, носа собственного не увидишь, ворчал Горкунов.

- В долине еще темнее, Федя. Остановка. Будем ждать колонну.

Через несколько минут уже раздавался храп. Люди улеглись вокруг скалы Довбуша и сразу уснули. Теперь, чтобы продолжать движение, нужно будет полчаса ходить вдоль колонны, гонять связных и командиров, взывать к партийной совести парторгов. Иначе не поднять смертельно уставших людей.

- Пускай часа два-три поспят, - сказал Руднев. - Петрович, поручаю тебе вести. Направление - на пастушью хатку. А пока подразведай и нащупай путь. Сориентируйся. Двинемся на заре.

Я искал проводника, но он где-то застрял среди навалом лежащих между камней человеческих тел. Может быть, он уснул, а может, и сбежал.

В разведку пошел с Володей Лапиным. Мы прошли шагов двести. Ломали ветки и выкатывали на тропу камни. По ним на ощупь будем возвращаться обратно. Иначе не найти колонну.

Володя остановился.

- Перекресток. Вкопан в землю столб.

Мы осветили его фонариком.

- Столб верстовой. Или пограничный, - определил Лапин.

- А может быть, лесничество? - почему-то сказал я.

Может быть, потому, что смертельно хотелось обнять этот серый столб и прикорнуть хоть на несколько минут.

- А какая разница? - удивленно спросил Лапин.

В самом деле. Мы осмотрели столб с винтообразными полосами. Доска с бляхой сбилась набок и заржавела. Только какая-то хищная птица, не то польский орел, не то немецкая курица, проступала сквозь ржавчину.

- Нет, это не лесничество, - заключил Володя.

- Ну, хватит разглядывать столб, Володя. Вперед! - сказал я из опасения, что через минуту свалюсь и не встану.

Ползем. Вправо начинается дорога. Я слышал веселый шепот своего напарника.

- Эге, это уже не горная тропа, товарищ подполковник. Это дорога, лесной просек. По ней свободно может пройти и конь и обоз. А с трудом - и машины.

Влево, немного поднимаясь в гору, вилась тропа.

- Володя! Дальше мы не пойдем. Тропа найдена. Можно возвращаться.

- Стоп! Что-то есть. Нашел, товарищ подполковник, - зашептал Володя.

Он взял меня за руку и потянул вперед. Посреди тропы я нащупал не то тоненькое деревце, не то воткнутую в землю палку. Как будто примеряя, кому из нас начинать эту смертельную чехарду, мы переставляли на палке кулаки. Верхушка ее была расщеплена. Моя рука сверху. Я ощупываю ладонью - бумага. Выдернул ее из расщелины. Мы сели и ощупали землю вокруг воткнутой палки. На расстоянии полуметра эта довольно высокая жердь была окружена небольшими колышками.

- Погоди, Володя. Давай разберемся. На бумаге, должно быть, что-то написано. Свети.

Лапин долго возился с фонариком, ворчал, открыл его, что-то вертел, поплевывал на контакт. Наконец лампочка дала еле заметный, похожий на светящегося червячка блик. Его хватило лишь на то, чтобы осветить одну-две буквы. Так, повозившись с четверть часа, возвращаясь от буквы к букве, мы наконец прочли: "Форзихтиг, минен".

- А чего это "форзихтиг, минен"? Похоже на фамилию, - сказал Володя.

Глаза слипались. Слушая товарища, я соображаю в полусне, ворочая мысли, как жернова: "Пожалуй, действительно это фамилия. Где-то в немецкой классике это есть. Что-то такое. "Мина фон Берлихинген"? Кажется, Гете писал что-то? Или Лессинг? А есть еще Гец фон... фон Барнгейм... Или, наоборот? Э-э, да черт с ними!"

- Я знал, - сказал Володя. - Форзихтиг - это эсэсовское звание такое. Помните, изучали мы как-то. Гаулейтер, ландвирт, форзих... Это какой-нибудь большой или самый меньший начальник.

"Но почему же колышки в земле?"

Словно электрический ток пробежал по телу.

- Скорее! Фонарик! - И я крепко, до боли в пальцах, прижал кнопку, как будто угасающий свет мог от этого разгореться ярче.

Нагнулся к кругу, утыканному колышками. В центре круга я нашел три усика. Рожки, похожие на щупальца улитки, торчали из земли. Так и есть: это противопехотная "лягушка". Самая страшная для человека, взрывающаяся дважды мина. Первым взрывом она выбрасывается из земли. Подпрыгнув на уровень полутора-двух метров, разрывается. Она наносит поражение двумя сотнями шрапнелей, заключенных в ней. Редко убивая, она страшно ранит. Чаще всего в грудь и голову. Такая штучка, взорвавшаяся посреди колонны, может одна вывести из строя полсотни людей... Опытные минеры знают не только, как ее втыкать, но и как вынимать... Были среди наших ребят и такие, которые не раз подрывались на ней, но оставались живы и невредимы... Нужно только после первого скрежещущего взрыва моментально упасть на землю, и смертоносная шрапнель пройдет поверху... Но для этого нужно обладать быстротой реакции летчиков-истребителей.

- Ну ее к черту! Кидайте лягушку, товарищ подполковник! Поползли обратно, - шептал Лапин.

И, задним числом испугавшись, мы поползли назад к спящей колонне. Благо так удобнее нащупывать оставленные ветви и камни. Казалось, вот-вот грянет сзади взрыв.

- А лежачего лягушка-то и не берет... Ага! - захихикал Лапин.

И мне почудилось, что он в темноте не то показывает язык, не то тычет фигу назад к перекрестку, заминированному врагом.

- Ладно, ползи... пока живой.

"Многое на свете хочет быть, да не бывает!" - ухмыляясь в бороду, я свернулся калачиком и заснул рядом с комиссаром.

37

На рассвете мы с Володей Лапиным вывели роты на полонину Синички. Освеженные сном и прохладным ночным воздухом люди бодро брали подъем. Колонна даже подпирала нас сзади.

- Володя, побыстрее! Прибавь шагу, - шутил Руднев.

- Это они стада на Синичке увидели, товарищ комиссар. Жмут из последнего.

Действительно, люди, предвкушая еду, набирали темп. Но сколько ни рыскали разведчики вокруг колыбы в поисках мяса, ничего не нашли.

На Синичку выбрались роты Горланова, Бакрадзе и та часть отряда, которая перед боем была в хвосте. Подошел уставший Руднев. Под глазами у него легли большие фиолетовые тени.

- Нашли отары? - спросил он, тяжело дыша.

- Стада исчезли, товарищ комиссар.

- Так и знал. Это - мираж... - он вытер платком крупные капли пота со лба.

Следя за его усталым жестом, я впервые заметил несвежий воротничок на его гимнастерке. С усилием поднявшись, он отозвал Базыму и меня в сторону.

- Большая часть колонны оторвалась. Никто не знает, где остальные...