Олег Кен - Западное приграничье. Политбюро ЦК ВКП(б) и отношения СССР с западными соседними государствами, 1928–1934

К концу 20-х гг. Москва имела в Восточной Европе лишь трех таких представителей – атташе в государствах Прибалтики (с местом постоянного пребывания в Риге), в Финляндии и Польше. В 1928 г. после вынужденного отзыва Ф.П. Судакова из Риги, официальные военные связи между СССР и Латвией были прерваны и после длительного взаимного зондирования, были восстановлены лишь на рубеже 1933–1934 гг. [2043]. В 1928–1931 гг. Москва назначала «военного атташе при ПП СССР в Прибалтике» (Литва и Эстония) [2044], с 1931 г. PBC СССР имел отдельного представителя в ранге атташе в каждой из этих стран. Деятельность военных атташе (порой – строевых командиров) соединяла выполнение представительских функций с напряженной информационной работой, нередко переходящей в нелегальную [2045]. После провала в 1931 г. заместителя военного атташе в Польше Политбюро специальным решением констатировало «грубое нарушение» «директивы ЦК о запрещении представителям СССР за границей заниматься не входящими в их официальные обязанности делами» и внесло «разъяснение»: «военные атташе являются представителями PBC СССР, а не 4-го Управления» [2046]. Несколькими неделями ранее нарком по военным и морским делам направил военным атташе письмо, в котором выразил неудовлетворенность их работой, «что в значительной степени объясняется отсутствием твердо установленной системы в подборе кандидатов на должности по линии военных атташе». Начальник IV Управления Штаба РККА (в ведении Управления находился и Отдел внешних сношений PBC СССР) признавал, что «выбор кандидатов и назначение проводятся в большинстве случаев в спешном порядке», «большинство назначенных атташе весьма слабо владеют соответствующими иностранными языками и неудовлетворительно знакомы с политической обстановкой страны и армией», отчего от полугода до года у вновь назначенных военных представителей уходит на овладение «первоначальными навыками» и «элементарными сведениями» [2047]. Фактически выбор кандидата проводился военным ведомством: инициатива выдвижения кандидатуры принадлежала IV Управлению, она согласовывалась с Политическим Управлением РККА и утверждалась наркомом, от имени которого в Оргбюро ЦК ВКП(б) направлялась «просьба утвердить» в сопровождении краткой (обычно, в несколько строк) биографической справки [2048]. После вынесения решения Оргбюро оно передавалось на окончательную санкцию Политбюро.

Имеющиеся материалы позволяют полагать, что осуществлявшиеся Политбюро назначения дипломатических представителей (в особенности, полпредов) активно обсуждались НКИД с руководителями этого органа, тогда как санкционирование им решений о торгпредах, военных атташе (и их заместителях) носило преимущественно формальный характер. Тем не менее, принятие Политбюро соответствующих постановлений в значительной мере сближало фактический статус полпредов и номинально подчиненных ему торгпредов и военных атташе. Источником прерогатив не только полномочных представителей СССР, но и ответственных представителей внешнеторгового и военного наркоматов оказывалась – вопреки советским законодательным и нормативным актам – «верховная власть». Это придавало зарубежным представителям НКВиВТ/НКВТ и НКВМ/НКО дополнительную степень ведомственной самостоятельности и осложняло координирование дипломатической и внешнеэкономической работы в стране пребывания, а с другой стороны, снижало политическую значимость поста полномочного представителя. Под влиянием этих и иных обстоятельств Москва во все возрастающей мере рассматривала полпредов как уполномоченных Наркомата иностранных дел, дипломатов par exellence. Общие установки Генерального секретаря ЦК ВКП(б) и руководителей НКИД в этом отношении совпадали [2049]. Инициативность и широта взглядов старых кадров зарубежных представителей нередко граничили с апломбом и дилетантизмом [2050]. Завершение карьеры полпреда для Аросева (1933 г.) и Антонова-Овсеенко (1934 г.), которые при огромной несхожести своих личных и профессиональных качеств стремились играть самостоятельную политическую роль знаменовало закат исторического типа полпреда – «иностранного пролетарского политика» (самыми яркими представителями которого в 20-е гг. были А.А. Иоффе и Х.Г. Раковский) [2051]. На наступление новой эры «дипломатов-профессионалов» указывало и создание летом 1934 г. Дипломатической академии, заменившей существовавшие с 1930 г. годичные курсы для подготовки руководящих сотрудников НКИД [2052], – ведомство и ЦК испытывали возрастающую нужду в прилежных, лояльных и компетентных исполнителях. Разгром Наркоминдела в 1937–1939 гг. и уничтожение института полномочного представителя с введением дипломатических рангов в мае 1941 г. по-своему завершили возобладавшие в конце 20-х – начале 30-гг. тенденции во взаимоотношениях политического руководства и уполномоченных органов с зарубежными представителями Союза ССР.

7 марта 1929 г.

6. – О полпреде в Финляндии и уполномоченном НКИД в Харькове (т. Литвинов).

а) Принять предложение НКИД об откомандировании т. Берзина в распоряжение ЦК ВКП(б) и о назначении т. Александровского уполномоченным НКИД в Харькове.

б) Вопрос о полпреде в Финляндию отложить.

Протокол № 67 заседания Политбюро ЦК ВКП(б) от 7.3.1929. – РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 729. Л. 3.

С апреля 1928 г. среди работников полпредства в Хельсинки распространились слухи о корой замене Александровского, который, якобы, добивался назначения в Прагу [2053]. После долгого отсутствия Александровский на несколько недель вернулся в Финляндию (июнь-июль 1928 г.), но к обязанностям полпреда фактически не приступил. В августе он был вызван в Москву и до конца сентября исполнял обязанности члена Коллегии НКИД. Судя по всему, отзыв Александровского был предрешен в НКИД еще в конце 1928 г.

В финской миссии в Москве Александровского считали выдвиженцем М.М. Литвинова; трудно сказать, насколько это соответствовало действительности. Одной из причин перевода Александровского в Харьков являлась распря в советской колонии между сторонниками полпреда и торгпреда С.Е. Ерзинкяна [2054](опиравшегося на свои особые отношения с главой Наркомторга Микояном и, возможно, со Сталиным) [2055]. Шеф Центральной сыскной полиции Финляндии Эско Риекки считал единственным видимым результатом деятельности Александровского то, что тот перессорился со своими сотрудниками, с которыми обходился очень грубо (Риекки был склонен вообще отрицать наличие у него необходимых дипломату качеств) [2056]. К тому же, по сведениям чехословацкого посланника в Финляндии, личные взаимоотношения полпреда с министром иностранных дел Я. Прокопе зимой 1929 г крайне осложнились [2057]. В дипкорпусе в Москве довольствовались официальной причиной перевода Александровского: болезнь жены [2058].