Хаген Шульце - Краткая история Германии

Когда Уинстон Черчилль в своей Цюрихской речи 16 декабря 1946 г. потребовал создания «Соединенных Штатов Европы», он говорил тогда о шокирующем возможном партнерстве между Францией и Германией, Великобританию он до поры до времени оставил за скобками. Британский премьер еще мыслил в духе классической британской политики balance of power [75] Баланс сил (англ.). , призванной успокоить беспокойную Европу у ворот Англии с помощью системы пактов, с тем чтобы Англия могла посвятить себя реализации собственных трансокеанских интересов. Но крах как британской, так и французской колониальных империй показал в 50-е годы, что время европейского мирового господства навсегда прошло. Европа была отброшена к собственным границам и могла сохранить свой вес в союзе с Соединенными Штатами Америки только в том случае, если сумеет объединить и сконцентрировать свои оставшиеся силы. Первым шагом к экономическому объединению Европы было создание Европейского объединения угля и стали (ЕОУС) в 1951 г., в результате чего добыча угля и производство стали во Франции, в Германии, Италии, Нидерландах, Бельгии и Люксембурге были подчинены общему ведомству. Затем последовало объединение шести названных государств в Европейское экономическое сообщество (ЕЭС) и Европейское сообщество по мирному использованию атомной энергии (Евратом) 25 марта 1957 г. Пока что завершением объединения Западной Европы является сегодня Европейский союз (ЕС) с мощной надстройкой в виде комиссий, советов, генеральных директоров и бюрократов, а также Европейского парламента в Страсбурге. От взора современного наблюдателя уже давно скрылся мир отцов-основателей объединенной Европы. Преисполненный надежд пафос, которым сопровождались первые шаги европейского объединения, кажется сегодня едва ли менее удивительным, чем само собой разумевшаяся готовность всех тогдашних участников отказаться от национальной самостоятельности ради достижения объединения континента. Насколько сильно изменился мир, стало очевидно, когда федеральный канцлер Конрад Аденауэр и президент Франции Шарль де Голль (1890–1970) после подписания договора о немецко-французском сотрудничестве 22 января 1963 г. приняли совместный парад французских и немецких войск на полях Шампани, политых в свое время кровью в беспрерывных битвах между немцами и французами. Понадобились годы, чтобы от наследственной вражды страны пришли к общности судьбы. После столетий тяжелых конфликтов между Германией и Францией наступил серьезнейший поворот в европейской истории.

Принятие Федеративной Республики в сообщество западных государств после Второй мировой войны имело далеко идущие последствия. С самого начала американская поддержка внутренней политики правительства Аденауэра способствовал большому престижу молодой демократии. Впервые в немецкой истории быть демократом означало иметь успех. Кто знает, как развивалась бы первая немецкая демократия, Веймарская республика, если бы Эберт, Штреземан, даже Брюнинг располагали такой же благосклонностью союзников, какой пользовался после войны Конрад Аденауэр. Отчасти в этом крылась история успеха западногерманской демократии. Правда, к данному обстоятельству добавлялось «экономическое чудо».

Сначала мало что говорило об экономическом буме. Зимой 1949/50 г, господствовала массовая безработица, напоминавшая о худших годах Веймарской республики, и только в марте 1950 г. удалось отменить рационирование продуктов питания. Но затем, в ходе войны в Корее, во всем мире начался экономический подъем, давший серьезный толчок росту немецкой экономики. Спрос на потребительские товары, вызванный отставанием производства, был огромен. Промышленность, пришедшая в упадок после военных разрушений и демонтажа, инвестировала значительные средства в современное производственное оборудование. План Маршалла обеспечил необходимую помощь и указал путь интеграции немецкой экономики в западный мир. В то время как в ходе корейской войны (1950–1953) важнейшим экономическим конкурентам, США и западноевропейским демократиям, пришлось ориентировать свои экономические мощности на военное производство, немецкий экспорт мог проникать на мировые рынки. В конце концов, оправдалась сдержанность профсоюзов, которую они проявили в выдвижении требований о повышении заработной платы в первые годы Федеративной Республики, так что темпы прироста заработной платы были несколько ниже темпов прироста общественного продукта; тем не менее заработная плата лиц наемного труда увеличивалась ежегодно в среднем на 5%. После величайшего в своей истории поражения на долю немцев выпал самый большой экономический расцвет.

Федеральное правительство использовало возможности маневра в распределительной сфере, чтобы действовать в области социальной политики почти по-революционному. Федеральный закон о снабжении от 1950 г. помог 3 млн. человек, потерпевшим ущерб от войны. Принятый в 1952 г. закон о возмещении ущерба начал беспримерную до тех пор передачу имущества населению в виде компенсации тем, кто понес материальные потери из-за войны, изгнания и экспроприации в Восточной и Центральной Германии.

Федеральный закон об изгнанных, закон об организации предприятия, федеральный закон о компенсации, пенсионная реформа, продолжение выплаты заработной платы в случае болезни, детские пособия — иначе говоря, социальное государство, существующее сегодня, возникло в эру Аденауэра, в то время, когда верили в безграничный рост экономики и возможность финансирования социального государства на все времена.

Внутренняя стабильность немецкой демократии была тесно связана с «экономическим чудом» и социальной политикой 50-х годов. Западногерманское население насчитывало 47 млн. человек. Десять миллионов изгнанных из восточных областей, Чехословакии и Венгрии были интегрированы, так же как позже — еще 3 млн. беженцев из ГДР. Хотя и существовали как лево-, так и правоэкстремистские партии, они не имели серьезных шансов в условиях сильного влияния процессов демократизации в Федеративной Республике, вызванной экономическими причинами. Лозунг «Бонн не Веймар» стал формулой успеха народа, претерпевшего просто-таки загадочные изменения на протяжении полувека. Страсти, фанатизм, эпилептические судороги Веймарской республики, 22 млн. голосов, которые смогли собрать коммунисты и национал-социалисты еще на мартовских выборах 1933 г., — все это, казалось, провалилось в тартарары. На месте прошлого возникла Боннская республика — без страстей, разумная, довольно скучная и на диво стабильная. Два лозунга, под которыми христианско-демократический канцлер Конрад Аденауэр и его успешный министр экономики Людвиг Эрхард выигрывали одни выборы за другими, гласили: «Благосостояние для всех» и «Никаких экспериментов». Граждане были сыты политикой — «скептическое поколение», диагностировали социологи, — и уходили в свое вполне заслуженное частное счастье, вкладывали средства в покупку собственных домов, автомобилей «фольксваген» и путешествия на Майорку, а государство предоставили патриарху из дворца Шаумбург [76] Резиденция канцлера в Бонне. . Представители культуры Западной Германии, от литературного объединения «Группа 47» до издателей таких определявших общественное мнение журналов, как «Шпигель» или «Цайт», в своем значительном большинстве ощущали себя духовной оппозицией государству, которое казалось им тупо материалистическим и проникнутым тенденциями к реставрации. В этом, собственно, не было ничего нового — культурная сцена Веймарской республики, как и авангард эпохи империи, чувствовала себя точно так же. Да и вообще, противоречие между «духом» и «властью» кажется основным мотивом европейского модерна. Но при ретроспективном взгляде ошеломляет, насколько бессильными и эпигонскими предстают культурные явления Федеративной Республики по сравнению с Веймарской республикой. Обращает на себя внимание то обстоятельство, что литераторы, например поэт Пауль Целан или романист Гюнтер Грасс, слишком часто эмигрировали из восточной части Европы.