Ромуальд Чикалов - Новая история стран Европы и Северной Америки (1815-1918)

Обособлению финансово-промышленной олигархии в своеобразный замкнутый круг способствовала династическая преемственность поколений. Отец Джона Моргана оставил ему 5 млн дол. и сделал компаньоном банкирской фирмы, прочно связанной с финансовыми концернами Европы и Америки. Эндрю Меллон , накопив при финансовой поддержке отца-миллионера опыт и деньги на лесном деле, стал совладельцем отцовского банка, расширив объем его операций до всеамериканского масштаба. 39 % крупнейших богачей поколения 1900 г. были избавлены от необходимости самостоятельно решать проблему первоначального накопления капитала.

Для миллионеров эффективным способом приобрести или упрочить высокий общественный статус стали браки с представителями европейских старинных, но обедневших дворянских родов. Американка Дженни Джером, дочь миллионера, биржевого дельца и совладельца газеты «Нью-Йорк Таймс» Леонардо Джерома с приданым, дающим 2 тыс. дол. в год, в 1874 г. вышла замуж за Рэндольфа Черчилля , третьего сына 7-го герцога Мальборо (от этого брака родился Уинстон Черчилль) [218]. Сам же Рэндольф мог предложить Дженни только свое титулованное имя, мизерное жалованье парламентария, городской дом в Лондоне и пару хороших лошадей. Другая американка, Консуэла Вандербильдт , в 1895 г. вступила в брак с 9-м герцогом Мальборо. Ее отцу Уильяму Вандербильдту герцогский титул для дочери в общей сложности обошелся в 10 млн дол., включая расходы на дорогие подарки, приведение в порядок замка Бленгейм и строительство замка Сутерленд, а затем и последовавший через 10 лет развод. Дочь Зингера , фабриканта швейных машин, стала принцессой де Полиньяк. В 1907 г. уже около 500 богатых женщин взяли себе в мужья аристократов.

Крупное состояние само по себе еще не гарантировало места в круге властвующей элиты. Следовало быть принятым в светском обществе, именно это и свидетельствовало о принадлежности к избранным. Поскольку в США не было потомственной титулованной аристократии, ее место заняли влиятельные и богатые семейства, чьи предки были среди ранних поселенцев на американском континенте, а затем с помощью жестоких и преступных методов стали первыми миллионерами. Эти люди и были столпами буржуазного аристократизма, представляли американское «высшее общество». Оно было сравнительно немногочисленным. В Нью-Йорке, например, лишь 400 человек составляли «свет»: именно столько его законодательница леди Астор, жена Уильяма Астора , могла принять в своем бальном зале. Однако и оставшиеся за чертой миллионеры могли найти место среди себе равных, так как во многих городах, том же Нью-Йорке, существовали не одна, а несколько прослоек типа «четырехсот семейств». Более того, к началу Первой мировой войны «новые богачи» были приняты в круг социальных верхов.

Признаком элитарности было и членство в закрытых, недоступных низшим и средним слоям «клубах джентльменов». Их ядро состояло из представителей семейств, престиж которых покоился на родословной. Для людей же без таковой, но приобретших богатство, членство в клубах открывало дорогу в высшее общество. Джентльменские клубы выполняли функцию не одного только светского общения, развлечения и отдыха. Поскольку допускалось членство во многих клубах, они являлись для элиты связующими деловыми центрами, где принимались решения не только местного, но и общенационального значения. Крупнейший трест «Юнайтед стейтс стил» был образован путем неофициальных переговоров горстки людей, оформивших его создание во время послеобеденной беседы и игры в гольф.

Финансово-промышленная олигархия своим особым положением в обществе противопоставила себя другим классам и, более того, отделилась от других слоев самой буржуазии – мелкой, средней и даже той части крупной, которая не вошла в монополистическую элиту. Эта корпоративность, замкнутость «высшего общества» последовательно создавалась не только масштабом деятельности, но и самим стилем жизни, порождаемым миллионными богатствами.

Крупная и средняя немонополистическая буржуазия представляла собой основную часть господствовавшего в XIX в. класса, интегрировавшего в своих рядах собственников средств производства, занятых как в промышленном, так и в аграрном секторе экономики. Она не была социально однородной, включала множество слоев, отличавшихся размером богатства, отраслью деятельности (промышленность, транспорт, финансы, торговля, услуги, аграрный сектор и др.), происхождением (из крестьян, ремесленников, бюрократии, дворянства, наследственной буржуазии и др.), местом жительства (столица и провинция, город и село). Каждой из таких групп были присущи особый образ жизни, политическая ориентация, собственные экономические интересы и претензии на их удовлетворение. При этом интересы и немонополистической буржуазии, и промышленно-финансовой олигархии с точки зрения взаимоотношений с главным классовым антагонистом – промышленным и аграрным пролетариатом – совпадали. Поэтому численно уступавшая, но экономически превосходившая и политически более влиятельная монополистическая буржуазия во внутриклассовой иерархии играла лидирующую роль. Она не оспаривалась другими фракциями буржуазного класса, но и не снимала противоречий между монополистической верхушкой и остальной буржуазией. Когда в 60—70-х гг. XIX в. возникла акционерная форма организации промышленных компаний, в орбиту монополий попали в качестве акционеров многие прежде самостоятельные владельцы предприятий. Платой за участие в прибылях была необходимость смириться с утратой самостоятельности, отсутствием возможности существенно влиять на политику корпораций. Те же из предпринимателей, кто сохранил независимость от монополий, ввиду ограниченности собственного капитала не могли организовать массовое производство на базе новейшей техники и технологии, а потому неизбежно проигрывали в доходах, ограничиваясь сравнительно узким кругом потребителей и теми рынками сбыта, которые оставались вне интересов и внимания монополистических объединений. В обоих случаях возникали предпосылки для обострения внутриклассовых противоречий.

Недовольство всесилием финансово-промышленной олигархии порождало антимонопольный протест, что с наибольшей яркостью проявилось в движении «разгребателей грязи» и антитрестовских законах в США. В Европе попыткой защитить свои интересы явилось создание предпринимательских союзов. Их функциями были обеспечение единства действий предпринимателей в торговой, хозяйственной и технической сферах, защита специфических местных интересов, лоббирование в местных муниципальных и центральных государственных органах желательной политики, нейтрализация рабочих организаций. В Германии первые союзы предпринимателей возникли задолго до образования Германской империи. С объединением страны число союзов быстро росло: только в 70—90-х гг. промышленники создали 402 новых объединения. Некоторые союзы предпринимателей, так называемые союзы работодателей, создавались для борьбы против профсоюзов. Другие имели целью заботиться об «общем благополучии промышленности». Поскольку задачей союзов предпринимателей являлась выработка общих подходов к экономической и социальной политике, в организационном плане они все больше консолидировались. В 1876 г. произошло объединение союзов предпринимателей, действовавших в металлургической и текстильной промышленности, в Центральный союз германских промышленников (ЦСГП). С течением времени, по мере развития и усиления, контроль над этой организацией установили монополии. Другие союзы, наоборот, были созданы в качестве противовеса монополиям и на протяжении существования не утрачивали этого назначения. К таким организациям относился возникший в 1895 г. антимонопольный по задачам Союз промышленников , охвативший легкую промышленность, промышленность готовых изделий, большинство средних и мелких предпринимателей. Близким к нему по целям стал основанный в 1909 г. Ганзейский союз промышленности, ремесла и торговли , который объединил 70 тыс. предпринимателей и 180 тыс. служащих. Предпринимательские союзы в Англии свою главную задачу видели в противостоянии тред-юнионам, в США – имели антитрестовский характер.