Александр Нечволодов - История Смутного времени в России. От Бориса Годунова до Михаила Романова

Шуйского схватили, и собор из духовенства и членов думы осудил его к смертной казни, которая была назначена на 25 июня. Стоя у плахи уже с расстегнутым воротом рубахи, князь Василий Иванович с твердостью объявил окружавшей его толпе: «Братия, умираю за истину, за веру христианскую и за вас». Но в это время послышались крики: «Стой», и к Лобному месту прибыл скачущий из Кремля гонец, привезший помилование Шуйскому. Народ приветствовал шумными кликами великодушие нового царя, а Шуйский с братьями был отправлен лишь в ссылку. Чем руководствовался самозванец в этом поступке – неизвестно: может быть, он хотел поразить всех своим великодушием, но вернее предположение, что он побоялся казнить одного из самых сильных бояр, имевшего множество сторонников среди московского населения. Вероятно, по этой же причине он вскоре совершенно простил Шуйских, вернул их в столицу и дал прежние должности при дворе.

Бывшая царица, инокиня Марфа, прибыла в Москву только 18 июля. Лжедимитрий выехал ей навстречу в село Тайнинское; здесь был раскинут шатер, в котором они имели свидание наедине. Из шатра оба вышли, оказывая друг другу самые нежные чувства; народ плакал при виде трогательной встречи матери с сыном. От Тайнинского до Москвы царь почтительно шел все время пешком рядом с материнской каретой. В Москве инокиня Марфа поместилась в Вознесенском монастыре, где Лжедимитрий ежедневно ее посещал.

Вслед за приездом мнимой матери Расстрига венчался на царство, причем все присутствующие были немало удивлены, когда, после совершения обряда, его приветствовал один из прибывших с ним иезуитов речью на латинском языке.

Несмотря на хвастливые слова, обильно расточаемые иностранцам об обширных преобразованиях, которые он намерен был дать Московскому государству, деятельность Лжедимитрия по внутреннему управлению была крайне незначительна; мнение некоторых поляков, что он преобразовал Боярскую думу в Сенат по образцу польского, – совершенно неверно; Лжедимитрий советовался, как и прежние цари, с думными людьми так называемого «Царского Синклита» и с высшим духовенством, с членами «Освященного Собора», в состав которого входили патриарх, четыре митрополита, семь архиепископов и три епископа; поводом же к мнению об учреждении им Сената могло послужить то обстоятельство, что грамоты его часто писались его поляками-секретарями – Слонским и двумя братьями Бучинскими, почему в них иногда попадались польские выражения «сенаты, сенаторы».

Самым важным делом за все время правления Димитрия были два постановления Боярской думы: о кабалах и о холопах. Кабалы за долги было запрещено давать потомственные, то есть если умирал заимодавец, за долг которому кто-нибудь записался ему в кабалу, то с его смертью обязательство должника оканчивалось и наследник умершего не имел более прав на личность этого должника.

Сущность же постановления относительно холопов заключалась в том, что господа теряли на них свои права, если не кормили их во время бывшего голода.

Беспредельная надменность и самомнение Лжедимитрия полностью развернулись в его сношениях с иностранными государями. Опьяненный чисто сказочным успехом в достижении Московского престола, он приписал это своим личным выдающимся качествам и необыкновенным полководческим талантам, каковых в действительности, как мы видели, не было вовсе.

Лжедимитрий требовал, чтобы иностранные государи признали его императором, да притом еще «непобедимейшим», и стал подписываться этим новым титулом, хотя делал подпись эту на латинском языке безграмотно: вместо imperator он писал в два слова: «im perator».

Лжедимитрий настойчиво требовал от короля признания себя императором, но, впрочем, милостиво добавлял, что не забыл его добрых услуг и не будет грозить за это войною. Сигизмунд злобствовал, а поляки глумились над затеей Гришки, которого недавно видели таким смиренным в своей среде. Как раз в это время среди некоторых польских вельмож возник заговор с целью поднять восстание против Сигизмунда; есть данные, что Лжедимитрий решил воспользоваться этим и тайно предлагал заговорщикам, в случае низложения Сигизмунда, самого себя в короли.

Еще заносчивее, чем с Сигизмундом, держал себя самозванец с королем Шведским – Карлом IX. О своем вступлении на престол он уведомил последнего следующим образом: «Всех соседственных государей, уведомив о своем воцарении, уведомляю тебя единственно о моем дружестве с законным королем Шведским, Сигизмундом, требуя, чтобы ты возвратил ему державную власть, похищенную тобою вероломно, вопреки уставу Божественному, естественному и народному праву, – или вооружишь на себя могущественную Россию. Усовестись и размысли о печальном жребии Бориса Годунова: так Всевышний казнит похитителей – казнит и тебя».

В своих мечтаниях о громких завоеваниях Расстрига задумал поход против турок, что являлось совершенно лишенным смысла, по тогдашним взаимным отношениям Московского государства к Турции, и не шутя начал к нему готовиться, желая стать во главе соединенного ополчения всех государей Европы.

Он рассчитывал на союз с поляками, германским императором, Венецией, персидским шахом и французским королем Генрихом IV, к которому выказывал свое благоволение, и обо всем об этом вел оживленные внешние сношения, особенно же с Римом. Расстрига убеждал Папу не допускать императора Рудольфа II до мира с турками, а затем отправил к нему с письмом состоявшего при нем иезуита Лавицкого.

Занимавший в это время папский стол Папа Павел V, разумеется, относился самым внимательным образом к поддержанию добрых отношений со Лжедимитрием, рассчитывая, что он не замедлит обратить в латинство, по своему примеру, и всех жителей Московского государства. Папа тотчас же согласился называть его «непобедимейшим императором», поздравил с победой над Годуновым и начал давать ряд наставлений своему нунцию Рангони, польскому кардиналу Мацеевскому, Юрию Мнишеку, Марине и другим лицам о том, как надлежит действовать, чтобы с успехом повести дело обращения москвитян в лоно католичества.

Относительно брака с Мариною Папа писал Лжедимитрию: «…Мы не сомневаемся, что так как ты хочешь иметь сыновей от этой превосходной женщины, рожденной и свято воспитанной в благочестивом католическом доме, то хочешь также привести в лоно Римской церкви и народ московский, потому что народ необходимо должен подражать своим государям и вождям. Верь, что ты предназначен от Бога к совершению этого спасительного дела, причем большим вспоможением будет для тебя твой благородный брак…» Марине же Папа писал: «Мы оросили тебя своим благословением как новую лозу, посаженную в винограднике Господнем; да будешь, дщерь, Богом благословенная, да родятся от тебя сыны благословенные, каковых надеется, каковых желает святая матерь наша Церковь, каковых обещает благочестие родительское».