Юлия Кантор - Заклятая дружба. Секретное сотрудничество СССР и Германии в 1920-1930-е годы

Возглавляемое Гейдрихом ведомство – политическая полиция – работало изобретательно: для достоверности был подключен еще один канал «утечки» – французский. Весной, в марте 1937 г., полпред СССР во Франции В. П. Потемкин сообщил, со ссылкой на министра обороны Франции Э. Даладье, компрометирующую информацию на Тухачевского.

«Из якобы серьезного французского источника, – писал он, – Даладье недавно узнал о расчетах германских кругов подготовить в СССР государственный переворот при содействии враждебных нынешнему советскому строю элементов из командного состава Красной Армии… Даладье добавил, что те же сведения о замыслах Германии получены военным министерством из русских эмигрантских кругов… Даладье пояснил, что более конкретными сведениями он пока не располагает, но что он считал “долгом дружбы”, передать нам свою информацию, которая может быть для нас небесполезна» [297].

Под серьезным французским источником подразумевалась французская разведка, под русскими эмигрантскими кругами – Скоблин. Оба источника имели выход на немецкие спецслужбы.

Материал против Тухачевского, согласно мнению ряда исследователей [298], мог быть передан Москве в середине мая 1937 г. К этому времени Сталину такие «документы» могли понадобиться разве что про запас: Тухачевский уже был смещен со всех постов (и вскоре арестован), а его «сообщники» уже находились на Лубянке. Нигде больше немецкий компромат не всплывал.

На февральско-мартовском пленуме ЦК ВКП(б), проходившем с 23 февраля по 5 марта 1937 г., нарком обороны Ворошилов в начале своего выступления отметил, что в армии, к счастью, вскрыто не много врагов. Так оно и должно быть, – продолжил нарком, – ибо в армию партия посылает лучшие свои кадры: страна выделяет самых здоровых и крепких людей. При этом Ворошилов посчитал необходимым многообещающе обмолвиться:

«Я уже говорил и еще раз повторяю: в армии арестовали пока небольшую группу врагов; но не исключено, наоборот, даже наверняка и в рядах армии имеется еще немало невыявленных, нераскрытых японо-немецких, троцкистско-зиновьевских шпионов, диверсантов и террористов(выделено мной. – Ю. К. ). Во всяком случае, для того чтобы себя обезопасить, чтобы Красную Армию – этот наиболее деликатный инструмент, наиболее чувствительный и важнейший государственный аппарат – огородить от проникновения подлого и коварного врага, нужна более серьезная и, я бы сказал, несколько по-новому поставленная работа всего руководства Красной Армии. Мы без шума – это и не нужно было – выбросили большое количество негодных людей, в том числе и троцкистско-зиновьевского охвостья, и всякого подозрительного, недоброкачественного элемента… Это, во-первых, комкоры Примаков и Путна – оба виднейшие представители старых троцкистских кадров [299]».

В своем программном выступлении Ворошилов озвучил и некоторые цифры, характеризующие положение в армии.

По его словам, с 1924 г., то есть с того времени, когда после смерти Ленина Троцкий, возглавлявший наркомат по военным и морским делам, был снят со всех постов и изолирован от политической деятельности, в РККА шли чистки. (Начатые делами «Генштабисты» и «Весна», инспирированными НКВД с целью ликвидации бывших царских офицеров, служащих в Красной Армии.) Позже, уточнил нарком обороны, только за три года – 1934–1936 гг. включительно – было уволено из армии по разным причинам, преимущественно «негодных» и «политически неблагонадежных», около 22 тыс. человек, из них 5 тыс. человек как «явные оппозиционеры» [300].

При этом нарком заверил, что «чистки» проводились с достаточной осторожностью: при решении вопроса об увольнении человека из рядов армии приходилось быть внимательным, даже если человек в прошлом был замешан в оппозиции.

«Я считаю необходимым и правильным, – так учит нас тов. Сталин – всегда самым подробнейшим образом разобраться в обстоятельствах дела, всесторонне изучить и проверить человека и только после этого принять то или другое решение. Частенько бывают у меня разговоры с органами тов. Ежова в отношении отдельных лиц, подлежащих изгнанию из рядов Красной Армии… Можно попасть в очень неприятную историю: отстаиваешь человека, будучи уверен, что он честный, а потом оказывается, он самый доподлинный враг, фашист… Я все-таки эту свою линию, по-моему, правильную, сталинскую линию, буду и впредь проводить. Товарищ Сталин неоднократно говорил и часто об этом напоминает, что кадры решают все. Это – глубокая правда. Кадры – все! А кадры Рабоче-Крестьянской Красной Армии, которым тов. Сталин уделяет колоссально много времени и внимания, являются особыми кадрами» [301].

Военно-политическое сообщество таким образом было подготовлено к тому, что скоро начнутся еще большие чистки, заниматься которыми будет «ведомство товарища Ежова».

Система сталинского правосудия вполне сравнима со средневековой.

«Многими чертами следствие… восходит к средневековым политическим процессам в России. Черты сходства: непосредственное руководство следствием со стороны высшего в государстве политического органа или лица; отсутствие адвоката; отсутствие состязательности сторон в процессе вынесения приговора; отсутствие принципа презумпции невиновности; практика вынесения приговора тем органом, который вел следствие, и в отсутствии подследственного (в средневековых процессах имели место случаи вынесения приговора специально образованными судебными органами); насилие, применяемое в отношении подследственного с целью получения необходимых следствию показаний; отсутствие законом установленной регламентации следствия, ведущее к произволу; интерес следствия к зарубежным контактам подследственного и фальсификация характера этих связей; тенденциозное извращение показаний в протоколах допросов; окончательность приговора (невозможность обжалования); репрессии в отношении родственников обвиняемого» [302].

Для сталинских процессов характерны такие черты: невиновность обвиняемых; наличие политической цели, не связанной непосредственно с «делом»; предварительное создание «сценария» обвинения, утвержденного высшим политическим руководством, под который подгонялись показания и приговор; непредусмотренность вызова свидетелей и предъявления вещественных доказательств; признание обвиняемого в совершении «преступлений» в качестве единственной формы доказательств; внесудебное вынесение приговора; инициирование общественного мнения, направленного против подследственных [303].

Как установлено в 1957 г. дополнительной проверкой Военной Коллегии Верховного Суда СССР, первые показания о существовании «военного заговора» в Красной Армии, якобы руководимого Тухачевским, были получены 8 и 10 мая 1937 г. от бывшего начальника ПВО РККА М. Е. Медведева, арестованного к тому времени органами НКВД.