Альберт Норден - Некоронованные Властители

И так как многие современники объявили борьбу религиозному фанатизму и нетерпимости и подняли голос в защиту свободомыслия и свободы слова, указав путь к освобождению от ставшей невыносимой зависимости, от нищеты и угнетения, Фуггеры решительно выступили против них.

Они понимали, что бунт народа против духовенства был связан с социальным брожением, размах которого не поддавался оценке. И чтобы его подавить, следовало прибегнуть к силе, заставить отрекшийся от веры народ вернуться в лоно церкви. Они категорически отвергли Реформацию, заявив о своей нерушимой приверженности к старой религии. И они взяли на себя миссию главного стража архиреакционной католической церкви и блюстителя ее мировоззрения, служившего феодализму идеологической основой для эксплуатации людей.

Стремление Фуггеров к укреплению союза с Римом совпадало с интересами короны. Император также не мог, несмотря на постоянные распри, отступиться от папской церкви. Если оставить в стороне славословия в адрес Фуггеров по поводу их примерного христианского благочестия и глубокой религиозности, то их альянс с церковью представлял собой не что иное, как средство упрочения власти. Казалось, не было более действенной силы, чем католическая религия, чтобы держать народные массы под властью деспотов. Этот прочный союз между папой, Фуггерами и императором (в него, естественно, входили также преследовавшие одни и те же цели церковные и светские князья, богатое дворянство, аристократическая часть духовенства и городские патриции) превратил страну в темное царство, где люди — творцы всех ценностей на земле, труд которых был основой существования и будущего общества, — были лишены всех благ и радостей.

На находившуюся в резком противоречии с идеологией господства революционную силу, которая рекрутировалась из крестьян и городских плебеев, была обращена вся ненависть Фуггеров. Со свойственным им «господским» высокомерием и «гордостью» эти богатые и могущественные бюргеры относились к поднявшимся слоям как к «черни». Представители высших классов общества, они располагали всеми средствами насилия и были готовы, не задумываясь, пустить их в ход.

Свою догму, гласившую, что человек рожден, что бы страдать, Фуггеры подкрепляли «страхом виселицы, неизбежной доли несчастных, которые осмелились бы возмутиться против своей нищеты и требовать естественных прав» [77] Шарль Фурье. Избранные сочинения, т. II. М. — Л., 1951, с. 167. .

Биографы спешат засвидетельствовать, что, пожалуй, никто другой из южногерманских купцов не был способен так объективно оценивать внутреннюю связь, существовавшую между «свободой христианина» и социальными движениями того времени, как это всегда было свойственно Якобу Фуггеру. Тем более преступными были вытекавшие из этой оценки действия Фуггера, «решительно бросившего на чашу весов… свое могущество, когда достижение победы силами, олицетворявшими в его глазах порядок, затянулось» [78] Рölnitz. Jakob Fugger, S. 585. .

Нет, Фуггеры не боялись прослыть жестокими. Их не пугала такая молва, ибо благодаря ей они вынуждали своих подданных хранить им свою «верность». Для них было надежнее и потому важнее внушать страх, а не любовь. Ибо страх питается боязнью наказания. В их глазах человек стоил меньше, чем грамм золота. И когда люди, превратившись из бессловесных рабов в зрелых граждан, осмелились объявить себя мерилом всего сущего и обратили свои силы на утверждение принципов гуманизма, жизненные устои Фуггеров зашатались.

Насколько же нравственнее цели народа в сравнении с целями великих мира сего! Эти стремятся к угнетению, тот — к свободе.

Так влияние незаурядных представителей купеческого капитала — Фуггеров на ход событий, их идеология и политические взгляды стали в конечном итоге полностью идентичными идеологии и политике сил церковной и светской реакции.

Бесцеремонность Фуггеров в ведении своих коммерческих дел, их стремление к монопольному положению на рынках порождали не только конкурентную борьбу эпохи раннего капитализма. В борьбе против монополии торговых компаний и их ростовщичества выступали вместе силы, представлявшие самые различные интересы: крестьяне и плебеи, ремесленники и торговцы, мелкие и средние предприниматели, представители интеллигенции, дворянства и духовенства. На сторону протестовавших вставали даже некоторые имперские князья.

Так возникло широкое движение против «монополии» и ростовщичества, которое не ограничивалось рамками тех или иных экономических, политических и идейных воззрений и питалось недовольством против возраставшей концентрации экономической власти в руках крупных торговых компаний. Главной целью этого движения, направленного прежде всего против ведущих южногерманских финансовых группировок, было устранение любых притязаний на монопольное положение, считавшихся грубым нарушением существовавших правовых норм и деловой этики.

Добиваться такого монопольного положения умели прежде всего Фуггеры. Укажем лишь на компанию Фуггеров — Турцо в Венгрии, на роль Фуггеров в тирольском горнорудном деле или на их деятельность на испанских разработках ртути в Альмадене! Сосредоточив в своих руках огромный капитал, они заняли ведущие позиции и взяли за горло менее состоятельных предпринимателей, которые не выдерживали конкуренции. Эти «малые» были вынуждены соглашаться с ценами, которые диктовали им «великие», не считавшиеся ни с какими существовавшими тогда на этот счет ограничениями. Тем самым крупные монопольные компании сдерживали начавшееся становление торговой и мануфактурной буржуазии как нового социального слоя.

В то же время Фуггеры изымали значительную часть аккумулировавшегося в горном деле капитала из сферы производства и передавали ее путем займов Габсбургам и другим феодалам. Этим бесполезным приложением средств, которые шли на содержание роскошного двора и на финансирование военных конфликтов, они блокировали процесс развития раннего капитализма. Так, развернувшееся движение против монополий во многом совпадало с антифеодальными выступлениями.

Однако речь шла не только о монополии. Крупные торговые компании, в сделках которых со временем стали доминировать денежные операции, были повинны в непомерном распространении ростовщичества. В это понятие включались не только ростовщические проценты от займов, но и проценты от торговых сделок. Ростовщиком был каждый, кто поднимал цену выше «справедливой цены» [79] Требование «справедливой цены», «pretium justium», выше которой, по обыкновению, продажа не допускалась, то есть требование морально допустимого размера торговой прибыли в течение всей эпохи средневековья до начала XVI в., было направлено против стремления к чрезмерной прибыли. .