Владимир Войтинский - 1917-й - Год побед и поражений

"Задача рабочего класса и революционной армии создать временное революционное правительство, которое должно стать во главе нового нарождающегося республиканского строя... Немедленная и неотложная задача временного революционного правительства войти в сношения с пролетариатом воюющих стран для революционной борьбы народов всех стран против своих угнетателей-поработителей, против царских правительств и капиталистических клик и для немедленного прекращения кровавой человеческой бойни, которая навязана порабощенным народам".

Ясно, что речь шла здесь о "правительстве" совсем особого рода, не имевшем ничего общего с кабинетом, об образовании

которого шли в то время переговоры в думских кругах. "Манифест" указывал и способ создания временного правительства:

"Рабочие фабрик и заводов, а также восставшие войска должны немедленно выбрать своих представителей во временное революционное правительство, которое должно быть создано под охраной восставшего революционного народа и армии...

По всей России берите в свои руки дело свободы...

По всей России, по городам и селам, создавайте правительство революционного народа".

В этом документе (напечатанном на первом месте в приложении к первому номеру "Известий") уже намечалась, таким образом, та программа действий, которую пять недель спустя воскресил Ленин. В манифесте не было лишь термина "власть Советов", потому что в то время Советы только еще зарождались.

Но в марте 1917-го большевики то ли позабыли о своем первоначальном лозунге, то ли временно "свернули" его. И потому, когда Ленин выдвинул его вновь, как основу деятельности партии, создалось впечатление, будто речь идет о чем-то совершенно новом.

Принять все это сразу было невозможно. Но все это чудесным образом отвечало тому, чего собравшиеся ожидали от своего учителя и мессии. После доклада предполагался обмен мнений. Но прения не налаживались -- каждый предпочитал, прежде чем выступить публично, обдумать слова "Ильича", а может быть, и поговорить с ним частным образом. Ленин обводил ряды товарищей насмешливым взглядом прищуренных глаз, будто спрашивал:

-- Что же молчите? Если не можете ничего возразить, соглашайтесь!

Впервые со времени приезда в Петроград я чувствовал себя на собрании большевистских работников чужим. Вся речь Ленина казалась мне построенной на фантастических, в корень ошибочных посылках, и мне было досадно, что слушатели не замечают этого. В отличие от того, что я испытывал при встречах с "Ильичем" 10 лет тому назад, его аргументация на этот раз не только не подавляла меня, но раздражала своей демагогичностью, я сказал бы даже каким-то презрением к здравому смыслу слушателей, уверенностью, что их можно убедить в чем угодно лишь бы попасть в тон их тайных желаний. Чувствуя пропасть между своим настроением и настроением остальных участников собрания, я понял, насколько утопичен был мой план остаться в большевистской партии и здесь работать в духе политики, которая казалась мне правильной. Выступать на этом собрании не было

смысла. Но когда насмешливый взгляд Ленина остановился на мне, я поднялся и сказал, что считаю его доклад основанным на незнакомстве с положением вещей в России. В частности, т. Ленин совершенно не учел того, что Россия находится в состоянии войны, часть ее территории занята армией Германской империи, и эта армия может при дальнейшем продвижении вперед смести все завоевания революции. Не учел т. Ленин и настроения солдатской массы.

Возражение было довольно слабое, и я сомневаюсь, чтобы участники собрания внимательно слушали меня, -- настолько велико было в зале возбуждение, вызванное докладом. Но Ленин слушал со своим обычным вниманием, кивая головой, как бы подтверждая, что именно этих возражений он и ждал. А затем он подхватил мой упрек в том, что им не было принято во внимание настроение солдат.

-- Тов. Петров ошибается,-- сказал он,-- я всего несколько часов нахожусь на русской территории, но уже встречался с солдатами, беседовал с ними и имел возможность ознакомиться с их взглядами.

И он рассказал, как беседовал с солдатом, вернувшимся с фронта, и этот солдат говорил ему, что армия устала, воевать не хочет и ждет не дождется дня, когда можно будет возвращаться по домам.

Насколько помню, этим и закончилось ночное собрание в доме Кшесинской, собрание, на котором впервые перед работниками петроградской большевистской организации сверкнули огненные линии революционных схем Ленина64.

На другой день было назначено в Таврическом дворце объединительное собрание социал-демократов меньшевиков и большевиков. Инициаторы собрания --И.П. Гольденберг65, Сев-рук, я и др. -- все были сторонниками "революционного оборончества", то есть практически разделяли позицию меньшевизма, и притом скорее его правого, а не левого (интернационалистского) течения. Но в прошлом все мы работали в большевистской организации, сохранили связи с нею, и это подавало нам надежду на успех при попытках сблизить обе фракции. Меньшевики относились к нашей попытке сочувственно -- особенно Церетели, но из тактических соображений оставляли инициативу в наших руках.

За час до времени, назначенного для общего собрания, большевики собрались отдельно для фракционного совещания. Собрались где-то на хорах думского зала, в длинной пустой комнате, без стульев и скамеек. Предполагалось, что совещание бу

дет непродолжительное: принципиальных противников объединения с большевиками, казалось, не было; для споров о платформе время еще не пришло; нужно было лишь сговориться об организационных, технических вопросах, связанных с дальнейшими объединительными шагами. Так, по крайней мере, представлялось дело тем, кто не чувствовал еще того нового, что внесло в большевистскую партию появление Ленина.

Но лишь только открылось собрание, один из участников его -- помнится, Зиновьев66 -- обратился к присутствовавшему в комна-те Ленину с просьбой высказаться по вопросу об объединении с меньшевиками. Ленин отказывался, ссылаясь на то, что он уже обо всем говорил в своем ночном докладе.

-- Там не было ничего об объединении, -- возражали ему.

Ленин продолжал отнекиваться. Но затем принялся излагать свою точку зрения, увлекся и повторил свой ночной доклад. Так же, как ночью, с наибольшей настойчивостью он останавливался на отрицательных лозунгах -- ни малейших уступок "революционному оборончеству"! Никакой поддержки Временному правительству! Так же, как ночью, говорил о близости и неизбежности всемирной социальной революции, о "Республике Советов", о необходимости пересмотра программы и изменения названия партии. Вопроса об объединении с меньшевиками (которые давно уже ждали нас в Белом зале и каждые 10 минут присылали к нам на хоры справиться, скоро ли мы кончим) для докладчика не существовало. Да и многим из его слушателей этот вопрос начал казаться смешным и ненужным.