Себастьян Хаффнер - В тени истории

Однако поставим всё же этот вопрос, или по меньшей мере проясним себе, от чего зависит ответ. Совершенно не обязательно для народа проживание в двух государствах вместо одного будет несчастьем. Во многих отношениях немцы от своей двойной государственности в целом имели преимущества, разумеется, западные немцы существенно больше, чем их соотечественники в ГДР. Однако оба государства, каждое в своей системе мира, получили обратно доверие и уважение гораздо легче и быстрее, чем это было бы возможно для единой, но изолированной Германии после 1945 года. Обе наслаждались долгим периодом мира, Федеративная Республика кроме того — никогда ранее неведомым благосостоянием.

Несчастье, а именно предотвратимое несчастье — это враждебность, которая господствует между обоими германскими государствами и которая прежде культивировалась скорее Федеративной Республикой, в последнее же время преимущественно ГДР. И безусловно несчастьем раскол Германии является для Берлина, у которого отняли функцию естественной столицы и который теперь должен жить в небезопасном состоянии ожидания. Можно понять то, что берлинцы отказались переименовывать свою улицу Кайзердамм в Аденауэрдамм.

Однако не только по этому определяется, можно ли назвать деяния Аденауэра счастливыми или же, как у большинства великих людей, в конце концов трагическими. Как раз если исходить из его собственной постановки целей, приговор в основном будет зависеть от того, действительно ли это удалось или удаётся — Федеративную Республику, его создание, столь прочно и безопасно внедрить в Запад, как он того хотел. Действительно ли жертвование национальным единством в пользу западноевропейского единства реально сделало это возможным — и сегодня ещё не решено. Разумеется, если сравнить современные отношения Федеративной Республики с её западноевропейскими соседями с подобными отношениями Германского Рейха, можно установить большое улучшение. Особенно самое трудное — примирение наследных врагов Германии и Франции — ещё сам Аденауэр рассматривал как едва ли возможное. Однако со времени Аденауэра германо–французский медовый месяц уже снова дошёл до состояния не одной повседневной ссоры. И увидит ли это столетие ещё действительное западноевропейское единство, которого Европа добивается, это, как и прежде, вопрос открытый. Вопрос не в Федеративной Республике. Есть другие, более древние европейские нации, которые не столь поспешны в решениях — отдать своё национальное существование в пользу большего единства Европы. Как раз чересчур ревностное европейское ухаживание Федеративной Республики угрожает иногда уже снова отчуждением её партнеров.

В заключение самый серьёзный из всех открытых вопросов. Через Германию проходит граница двух идеологических мировых систем и линия фронта военных союзов. До поры до времени обе их удерживает атомный пат. Пока это продолжается, американский атомный «зонтик» обеспечивает нам безопасность, так как ГДР — русский «зонтик». За эту безопасность следует благодарить Аденауэра, потому что это был он, кто выбрал безопасность в союзе. Однако если атомный пат однажды сокрушится, то этот выбор будут проклинать, потому что тогда безопасность, которую выбрал Аденауэр, станет гарантией уничтожения. Так или иначе, он таким образом всё ещё определяет нашу судьбу. Это будет продолжаться ещё долго, пока он «принадлежит истории», пока она сможет вынести ему свой приговор, что тогда возможно уже больше никого не будет интересовать.

(1976)

«Вы, рабочие, когда–нибудь будете ездить в своих собственных автомобилях, пересекать моря туристами на своих собственных судах, карабкаться в горы в альпийских районах и опьяняться красотами южных стран, бродить в тропиках и путешествовать в северных зонах. Или вы будете нестись в своей воздушной повозке над Землёй, соревнуясь с облаками, ветром и бурями. У вас не будет нужды ни в чём, никакая роскошь земная не останется не увиденной вашими глазами. Что когда–либо страстно желало ваше сердце, что ваши уста с надеждой облекали в запинающиеся слова, то будете вы иметь как воплощённое евангелие человеческого счастья на Земле! — И вы спрашиваете, кто вам такое принесёт? Единственно и только социал–демократическое государство будущего!»

Так, в цветастом стиле времени, было написано в листовке, которую выпустила СДПГ 1‑го мая 1904 года в Ганновере. Сегодня это читается со смехом. Между тем за исключением собственных океанских пароходов всё, что тогда звучало сказочно, стало реальностью. Почти каждый рабочий, кто желает, водит сегодня собственный автомобиль, едва ли не каждый может проводить свой отпуск на юге, в том числе в тропиках, или, если ему это нравится, далеко на севере, и туристические авиаперелёты для всех давно уже стали само собой разумеющимся. Массы трудящихся индустриальных стран имеют сегодня такой стандарт жизни, о котором в 1904 году никто не отваживался мечтать и который за столетие до того звучал бы полной издёвкой.

Однако двояко не подтвердилось следующее: не социалистическое государство будущего было необходимо, чтобы дать рабочим их высокий уровень жизни; напротив — в ставших социалистическими индустриальных странах, как например ГДР или Чехословакия, уровень массового благосостояния существенно более скудный, чем в странах, оставшихся капиталистическими. То, что трудящиеся массы сегодня наслаждаются комфортом и роскошью, это явно не благодаря социалистической революции, а совершенно просто вследствие дальнейшего хода индустриальной революции.

И второе: к сожалению, счастья земного и это новое благосостояние им не дарует. Люди столь же неудовлетворенны и полны забот, как было всегда, и как раз всё ещё продолжающийся, становящийся всё более бурным прогресс промышленного развития, благодаря которому они имеют столь многое, начинает многих из них мало–помалу тревожить.

Тем не менее, с материальной точки зрения людям в развитых промышленных странах сегодня лучше, чем когда бы то ни было, и хорошо, что мы пока этому немного удивляемся. Потому что начиналась индустриальная революция всё–таки ужасно — с двенадцати — четырнадцатичасового рабочего дня, с детского труда, с нищенских зарплат, никудышных условий труда, скверных жилищных условий. И самые умные люди сто или сто пятьдесят лет назад ожидали, что это будет становиться всё хуже: думали о теории обнищания Маркса и Энгельса.

Что неверно в этой теории? Возможно, неверна уже её отправная точка. Маркс и Энгельс видели в неоспоримой нужде пролетариата эпохи раннего капитализма нечто совершенно новое, что принесли лишь капитализм и индустриальная революция в дотоле вполне цельный мир. Новые исследования, однако, дают повод допущению того, что нужда была вовсе не плодом раннего капитализма и начинающейся индустриализации, но скорее наследием докапиталистического и доиндустриального состояния общества.