Себастьян Хаффнер - Уинстон Черчилль

До открытого банкротства Англии это всё проходило лишь мучительно медленно, принося мало видимых успехов. Англия вынуждена была сначала сделаться банкротом, чтобы провести решающий поворот: открытое обязательство Америки отныне поставлять Англии военные материалы бесплатно, при помощи трюка с «арендой» («ленд–лизом»), т. е. фикции, что Англия американское оружие и американские боеприпасы лишь берёт «в аренду» и лишь «взаймы».

Черчилль хотел надеяться, что столь открытое нарушение нейтралитета отныне раздразнит самого Гитлера до объявления Америке войны и тем самым снимет с него все хлопоты; однако сначала из этого ничего не вышло. Гитлер между тем решился на войну с Россией и до поры до времени игнорировал враждебные действия Америки. Весь 1941 год прошёл таким образом, хотя Рузвельт, переизбранный между тем на четыре года, не переставал делать Гитлеру булавочные уколы и сам шаг за шагом продвигался к открытому объявлению войны.

Невозможно здесь проследить все перипетии, надежды и разочарования этой долгой и деликатной истории. Последнего, почти невыносимого напряжения она достигла поздней осенью 1941 года, когда стало ясно, что теперь и Япония изготовилась к нападению. «Когда на Западе развевается штормовой ветер, на Востоке падают листья», — цветисто заявил японский министр иностранных дел, и Япония принялась за сбор падающих листьев. Однако, что за листья? Что, если она соберёт только британские, французские и голландские владения на Дальнем Востоке, а Америку благоразумно оставит нетронутой? Будет ли Америка считать это поводом к войне? Рузвельт молчал; он не был уверен, что сможет на это пойти. А если Япония непосредственно нападёт на Америку — не сконцентрирует ли тогда Америка всю свою энергию на Японии и тем самым не забудет ли про европейскую войну Англии? Мучительные вопросы, на которые нет ответа. Выпадет неверный ответ, тогда всё, что Черчилль с таким упорством в растущем взаимопонимании с Рузвельтом готовил, станет напрасным, тогда весь его план войны будет растоптан. И сам он не мог для этого больше ничего сделать — ни малейшего. Он снова был в руках слепой судьбы. Но разве судьба, всякий раз сколь бы ни дразнила и ни дурачила его, в конце концов всё же не оказывалась его верным божеством? Или считалось, что он ещё раз сможет выдержать и ещё более жестокие насмешки?

Пёрл — Харбор и объявление Гитлером войны Америке освободили Черчилля от мучений этих недель. Это было освобождение и облегчение, каким не сыскать равных, у него будто камень с души свалился. В то время, как Англия стонала от печальных известий из Восточной Азии, Черчилль в эти дни был подобен человеку, который давно привык жить при отложенном смертном приговоре, и вдруг узнаёт, что он освобождён. Пёрл — Харбор стал половиной избавления; объявление Гитлером войны Америке сделало его полным.

Имеется несколько свидетельств, которые описывают реакцию Черчилля на эти сообщения. Все они дают картину настоящего прорыва, неслыханного, вплоть до озорства ликующего расслабления, которое свирепого, огромного старика вдруг ещё раз превратило в мальчишку. «Теперь мы это сделали!» — выкрикнул он однажды поверх всех голосов. «Теперь мы войну выиграли», — и ещё: «Ну погодите!» Нигде точно не упомянуто, но все описания оставляют впечатление, что Уинстон Черчилль в этот вечер напился.

Лично для Черчилля война распадается на три отчетливо разделённых периода. Первый длился с мая 1940 до декабря 1941. Тогда ему угрожала опасность — смертельная, непосредственная опасность, конечно же — только от врага, от Гитлера. Этот период опасности Черчилль пережил со славой.

После декабря 1941 года Гитлер больше не был серьёзно опасен. С декабря 1941 до ноября 1942 года — промежуточный период, в котором более не угрожала гибель, но в то же время в перспективе не сияла и победа — опасность для Черчилля пришла с политического фронта в родной стране. Неожиданно снова возникла критика, оппозиция и силы, которые желали его сместить. Он покончил с этим, и с конца 1942 года до конца войны дома у него было спокойствие — если даже, как должно было выясниться, и обманчивое спокойствие.

Но в этот третий период его союзники стали его настоящими врагами: Сталин, а с конца 1943 года и Рузвельт. И против них Черчилль проиграл. Окончательная победа над уже не интересовавшим его Гитлером имела для него горький привкус: она одновременно закрепила его поражение от Сталина и Рузвельта.

И затем, в то время как он ещё отчаянно искал путей, как и у этого поражения вырвать победу — ведь он никогда не сдавался — как победа 1942 года на домашнем фронте оказалась пирровой. В июле 1945 года он потерпел поражение на выборах и лишился власти.

Что это было, что в течение 1942 года вдруг снова стало для Черчилля опасным? Глядя поверхностно (но поэтому ещё вовсе не неправильно) — просто потому, что 1942 год был для Англии годом тяжёлых военных поражений.

1940 и 1941 годы при всей смертельной постоянной опасности принесли много достойных оборонительных побед (опустим то, что иногда такие поспешные удары, как греческая экспедиция, терпели неудачу). С конца 1942 года были почти только одни победы. Но в промежутке, в 1942, в течение года всё шло просто вкривь и вкось. Японцы разгромили Малайю и Бирму и угрожали Индии. Роммель победил Нильскую армию и глубоко продвинулся в Египет. «Неприступная» крепость Сингапур плачевно капитулировала с гарнизоном более 100 000 человек. Тобрук, форт в пустыне, который за год до этого окружённым держался много месяцев, пал с первой же атаки за один день. Загнанному флоту были беспощадно нанесены большие потери — на Тихом океане, в Индийском океане, в Средиземном море и во время конвоев в Россию в полярных водах. Росли потери торгового флота от подводных лодок. Эксперимент по вторжению под Дьеппом принёс убийственные результаты. Индия перестала подчиняться, и Ганди и Неру в последний раз отправились в английскую тюрьму.

Снова проснулись старые воспоминания — о реакционере Черчилле, который до Гитлера собственно всегда был неправ и ошибался. Однако в основном всё же Черчиллю ставили в вину неожиданно, как затяжной дождь, обрушившиеся на страну поражения на суше и на море. В конце концов его наняли, поскольку он кое–что понимал в войне; очевидно он понимал всё же не столь много, как он полагал. Дела ведь становились всё хуже, вместо того, чтобы улучшаться!

В июле в парламенте было внесено предложение о вынесении вотума недоверия. Оно было отвергнуто большинством голосов, однако кризис недоверия продолжал разрастаться. В сентябре угрожал кризис кабинета министров, и даже вдруг нашёлся альтернативный кандидат: сэр Стаффорд Криппс — аутсайдер из левых, как Черчилль был одним из правых. В мирные дни у Криппса никогда не было бы шанса стать премьер–министром, однако во время войны и при коалиции всех партий возможно было всё. А Криппс был противоположностью Черчилля, что вдруг очаровывало точно в той мере, в какой возрастало разочарование в Черчилле: аскет с холодно искрящимся интеллектом, робеспьеровская смесь из пуританизма и радикализма, без сомнения великий человек в своём тонкогубом, необыкновенном роде, если бы не было где–то там также черты вегетарианской пресности.