Владимир Возовиков - Сиреневые ивы

Карпухину хотелось объяснить, что солдаты хозяйственного отделения на пределе сил, рассказать, как два с лишним часа толкали тяжелую машину через сугробы в слепящей пурге, тащили на себе груз по снежной целине, форсировали жижу. Но разве станет от его жалобы легче тем десяткам людей, одетым в мокрые шинели и сапоги, которые сейчас в стылой броне, в засыпанных снегом траншеях занимают оборону на лютом северном ветру? Задача его, старшего лейтенанта Карпухина, пока не выполнена. Он лишь сказал:

- Товарищ майор, прошу дать точный расчет людей по подразделениям.

Комбат кивнул и улыбнулся оттаивающими губами.

Снова грузили сани, брали на плечи мешки и связки, пробивались к позициям мотострелков где по пояс в снегу, а где и ползком. Через час командиры подразделений докладывали по радио руководителю учения, что люди переодеты, обмороженных нет, а значит, и не будет. Каждый говорил спасибо за неожиданный подарок, и каждому комбат отвечал, что спасибо надо адресовать Карпухину и Горпенко с их подчиненными. Карпухин стоял рядом, ожидая, когда комбат подпишет накладные, и думал о своем шофере, оставшемся с машиной по другую сторону лога. Догадался ли развести костер или мерзнет в кабине? Чего доброго - еще уснет. Пора было возвращаться, а то в этой теплой палатке можно и растаять...

Рассказанный эпизод офицеры выслушали довольно равнодушно. Ничего особенного, на учениях всякое бывает. Но Илья Григорьевич вдруг оживился:

- Вы мне один случай напомнили. Осенью сорок второго под Сталинградом было. Вот так же в ночь - неожиданный снег и мороз. Видно, где-то близко резервы наши были, фашисты занервничали обстреливают непрерывно, и, похоже, готовят разведку боем. Мы вылезли из блиндажей, а сидеть часами в ледяном окопе одетым в легкую телогрейку да обутым в ботинки, скажу вам, не сладко. У меня руки примерзли к автомату, диска заменить не могу. И вдруг под утро сваливаются в траншею солдаты с мешками, а в них - маскхалаты, валенки, полушубки да еще подарки из тыла - шерстяные перчатки. Как праздник помню это... Фашисты и правда скоро полезли в контратаку - ну и задали мы им по-сталинградски!.. Владимир Возовиков, Владимир Крохмалюк. Как наш командир

Неуютным показалось в то утро Алексею Ермилову учебное поле. Дул сквозной северный ветер, набегали низкие, неопрятные тучи, ночью прошел дождь, и веяло холодом от сырых сумрачных траншей, от угрюмо стоящего поодаль танка с тяжело нависающим орудийным стволом. Казалось, и не пахло близостью лета, скорее, пахло осенью, и Ермилов знал, что неприятный холод таили не только ветер и сырая земля - в нем самом сквозил холод тревоги от близости танковой брони, с которой он сегодня первым вступит в единоборство. Еще не отданы последние распоряжения, не установлена очередность обкатки, но Алексей знал, что первый - он. И хотя предстояло знакомое дело, было тревожно, словно начинал что-то такое, что касалось всей нынешней жизни младшего сержанта Алексея Ермилова.

За три месяца, пока он командовал отделением, как-то так вышло, что забылся, словно исчез из взвода, отличный солдат Ермилов и появился малоприметный отделенный командир, которого если и терпят, то лишь потому, что еще помнят, каким отличным бойцом был его однофамилец.

В последние дни, чувствуя нарастающее беспокойство и раздражение, которые скрывать было все труднее, он стал думать, отчего у младшего сержанта Ермилова все выходит хуже, чем у других сержантов, отчего солдаты в отделении скучны, вялы и равнодушны при выполнении его распоряжений. Ведь и он не хуже других сержантов умел и замечание сделать, а то и наказать суетливых Сухорукова и Макухина, которые за все берутся безоговорочно, но все делают из рук вон плохо. И командир взвода не обделяет вниманием отделение Алексея Ермилова, а все же оно последнее во взводе...

И вдруг он вспомнил... Вспомнил, как в самом начале своей сержантской службы добровольно уступил соседям право защищать честь взвода на батальонных состязаниях. Да он сам сказал тогда, что в других отделениях и бывалых побольше, и командиры со стажем. Он вроде бы заботился о чести взвода, но теперь-то понимал, что побоялся ответственности, не решился испытать ни себя, ни своих солдат, предпочел спокойствие, словно в тылу остался, когда другие шли на передовую... Потом снова формировали ротную команду для участия в полковых состязаниях, и командир просто обошел отделение Ермилова, "молодое и малоопытное", Алексей же промолчал, довольный, что снова окажется в роли болельщика, а не участника комплексных состязаний. Да, именно тогда он как бы признал, что ни сам, ни солдаты его не могут выступать на равных с соседями. Что удивительного, если на первой же стрельбе, а затем на плацу и в спортивном городке его второе отделение оказалось худшим во взводе. Было досадно, но ни в нем самом, ни в подчиненных не возникло яростного желания доказать, что второе отделение способно стать и первым. Чуть смущенные лица людей как бы говорили: "Что же делать? В других-то отделениях и командиры со стажем, и опытных побольше!" И постепенно стало считаться, что второе отделение второго взвода - отделение отстающее, а если Алексей хотел утешиться, думал про себя: "Отстающее - не значит плохое. В каждом взводе кто-то первый, кто-то последний".

На ротном тактическом занятии, когда готовились к отражению атаки, второе отделение не успело зарыться в землю, и командир роты объявил половине солдат двойки за окапывание. Командир взвода, сильно расстроенный, гневно заметил Алексею, что в отделении его не могло быть хороших окопов уже потому, что собственный окоп отделенного командира мало отличается даже от окопов, отрытых Сухоруковым и Макухиным.

Алексею упрек показался обидным. Грунт был трудный, и он считал, что времени на оборудование окопов отвели недостаточно.

- Сходите к соседям и посмотрите, - отрезал старший лейтенант.

Алексея поразили даже не сами окопы полного профиля, которые он увидел. Поразила мысль: во втором отделении не просто отстающие солдаты, они становятся плохими солдатами, которым недоступен трудный норматив, на них нельзя положиться в бою. Самое скверное в том, что и командиру отделения такой норматив уже кажется непосильным. Офицер мог бы кое-что добавить к своим резким словам, знай он, что еще раньше, перед атакой опорного пункта с ходу, младший сержант Ермилов задремал в машине на марше, прослушал команду - оттого-то отделение медленно спешилось, вяло начало атаку.

...Кажется, это ротный говорил однажды, что младший командир обязан быть лучшим и первым бойцом, обязан доказывать это всякий час; тогда все бойцы в отделении будут лучшими...

Нет чувства тяжелее, чем острое недовольство собой...