Ирина Бочкарева - Н.А. Львов. Очерки жизни. Венок новоторжских усадеб

На родину предков шестнадцатилетний художник приехал в 1860 году, может быть, с бабушкой Верой Николаевной, которой хотелось в последний раз поклониться праху родителей, побродить по парку. В усадьбе давно не было того блеска, что при родителях, племянник Леонид из Петербурга наезжал все реже. Не узнать было выросших лиственниц и лип. Парк зарос кустами бересклета, акации, шиповника.

Дом, который так мечтали достроить родители, ветшал, он так и остался недостроенным, как птица с одним крылом, стоял на пригорке, как бы пытаясь взлететь...

От дома дубовая аллея вела к храму-усыпальнице. Дубы, посаженные папенькой, поднялись и окрепли. Вспомнилось, как у Пушкина:

Стоит широко дуб над важными гробами,

Колеблясь и шумя.

Василий сделал рисунки дома и усыпальницы.

Храм-мавзолей архитектор поставил на искусственном холме. Рядом находится церковный пруд, вынутая при рытье его земля и послужила материалом для холма. Храм — ротонда римско-дорического ордера. С древнейших времен ротондальная форма храма считалась “совершеннейшей” — самая простая, прочная и вместительная. Шестнадцать колонн образуют галерею, поставленную на цокольный этаж, который сложен из крупных темных блоков колотого валуна.

Храм венчает купол с проемом, закрытым толстым граненым стеклом сиреневатого оттенка. Над ним на кольце крепятся три стержня, на которых установлен позолоченный шар с крестом, поэтому в храм попадает не дневной прямой солнечный свет, а рассеянный вечерний.

“Я всегда думал выстроить храм Солнцу, — писал Николай Александрович, —... чтоб в лучшую часть лета солнце садилось или сходило в дом свой покоиться...”. [47]

Оригинальна отделка интерьера. Живопись усиливает впечатление открытого свода: на желтом куполе — сетка кессонов, наполненная синим цветом, в ней белые розетки.

Львовский мавзолей представляет трехуровневое сооружение: в цокольном этаже находится теплый храм Св. Николая, под ним — усыпальница, над ним — летний храм Воскресения. Использование контрастных по цвету и фактуре материалов — гладкая светлая штукатурка стен с торжественной колоннадой и многоцветный дикий камень цоколя — передаёт диалектику жизни и смерти, воплощает торжество вечного возрождения. Благодаря гармоничному соотношению частей, благородству форм храм Воскресения в Никольском — одна из самых прекрасных ротонд русской архитектуры. Есть что-то неразгаданное в обаянии этого здания, какая-то глубокая тайна вдохновения.

К бессмертной гениев утехе

Храм вкуса заложил на веке

По северу Никольский Львов.

— писал Федор Львов.

К сожалению, Николай Александрович не успел завершить отделку храма. [48]Не успел он уделить больше времени жене и детям, а их у него было пятеро, [49]потому что вечно был в разъездах по службе: научные изыскания, заказы на строительство, издательская деятельность, школа землебитного строительства, которую он открыл в Никольском.

Рассудку вопреки и вечности в обиду,

А умницам на смех.

Построил, да его забвен не будет грех,

Из пыли пирамиду.

Львов остался верен себе — самоирония, лукавая насмешка над вечностью: пирамида — символ прочности, незыблемости — и пыль... А в письме к Державину — о том же, с другой интонацией: “...с утра до вечера учу мужиков из пыли строить палаты; а пыль и солнце — весьма дурные окулисты”. [50]У Николая Александровича болели глаза. Порой он не мог ни читать, ни писать, а столько новых идей и планов. Успеть бы...

Рубеж веков оказался для Николая Александровича трагичным. В 1799 году, после смерти его покровителя А.А. Безбородко, почт-директор граф Ф.В. Растопчин отдал распоряжение о выселении Львова из ведомственной квартиры в Почтовом стане, им же построенном. Николай Александрович 21 июня 1799 г. пишет Растопчину; “...приказано дворнику моему немедленно очистить квартиру ... В августе месяце буду я в Петербурге и немедленно переберусь; иначе буду я в необходимости свои и вверенные мне чужие вещи выкинуть на улицу”. [51]В то время Львов вел строительство казарм и хозяйственного комплекса для учеников второго землебитного училища (первое училище было открыто в Никольском) на Тюфелевой даче — близ Симонова монастыря под Москвой. Там же он строил завод по производству картона и первым в мире применил в бумажной промышленности машину с паровым двигателем.

Несчастья преследовали Львова: в конце лета на барках привезли в Петербург добытый под Боровичами уголь, который нигде не приняли, сказав, что выписали из Англии. Близилась зима. Опасаясь, чтобы барки с углем не проломило льдом, он решил выгрузить уголь на своей даче. Случился пожар на пивоварне, загорелся и уголь, несколько месяцев не находили способа потушить его. Львов пишет “На угольный пожар”:

...Послушай, мать сыра-земля,

Ты целый век ничком лежала,

Теперь стеной к звездам восстала,

Но кто тебя воздвигнул? — я!

Тогда же на Львова завели дело по поводу чрезмерных расходов на землебитные постройки. Завистникам и клеветникам он отвечал:

... Что, право, не боюся

И строгих и ревизских стай,

Пожалуй, лай!

Длительное нервное напряжение подорвало здоровье Николая Александровича: на десять месяцев он оказался прикованным к постели. Мария Алексеевна все время была при нем. Выздоровление шло медленно.

1 декабря 1800 г. она пишет Полторацким: “...прикажите разделить мое удовольствие так, как делили вы горести мои: больному моему, слава богу, милые мои, становится час от часу лучше, и он уже сам ходит”. [52]

В те тяжелые дни мучило его чувство вины, что в суете дел не отдал он последний сыновний долг своей матушке. Семь лет прошло, как похоронили Прасковью Федоровну, почти на четверть века пережила она мужа, Александра Петровича. В последней воле своей не захотела нарушить покой гробницы, которую воздвиг сын батюшке, и пожелала обрести покой на родительском кладбище — в селе Покровском Вышневолоцкого уезда. Волю ее исполнили. Николай Александрович все хотел поставить какой-то особенный надгробный памятник матушке, да, видимо, не удалось. Приказал спешно изготовить плиту из белого камня, на ней высекли: “Новгородского губернского прокурора А.П. Львова супруга Прасковья Федоровна скончалась августа 6 дня 1793 года на 69 году от рождения”, а на оборотной стороне плиты — сокровенное: “Любимой матери — любимый сын. 1800 года”.