Рафаэль Гругман - Смерть Сталина. Все версии. И ещё одна

От ЦК дежурил Н. А. Булганин. Я заметил, что он посматривает на нас подозрительно и, пожалуй, враждебно. Булганин блестел маршальскими звездами на погонах <���…> Стоя у дивана, он обратился ко мне: “Профессор Мясников, отчего это у него рвота кровью?” Я ответил: “Возможно, это результат мелких кровоизлияний в стенке желудка сосудистого характера в связи с гипертонией и мозговым инсультом”. “Возможно?” — передразнил он неприязненно.

Весь день пятого мы что-то впрыскивали, писали дневник, составляли бюллетени. Тем временем во втором этаже собирались члены ЦК; члены Политбюро подходили к умирающему, люди рангом пониже смотрели через дверь, не решаясь подходить ближе даже к полумертвому “хозяину”. Помню, Н.С.Хрущёв, коротенький и пузатый человечек, также держался дверей, во всяком случае, и в это время иерархия соблюдалась: впереди — Маленков и Берия, далее — Ворошилов, потом — Каганович, затем — Булганин, Микоян. Молотов был нездоров, гриппозная пневмония, но он два-три раза приезжал на короткий срок.

Объяснение желудочно-кишечных кровоизлияний записано в дневнике и вошло в подробный эпикриз, составленный в конце дня, когда больной ещё дышал, но смерть ожидалась с часу на час.

Наконец она наступила — в 9 часов 50 минут вечером 5 марта.

Это был момент, конечно, в высокой степени знаменательный. Как только мы установили, что пульс пропал, дыхание прекратилось и сердце остановилось, в просторную комнату тихо вошли руководящие деятели партии и правительства, дочь Светлана, сын Василий и охрана. Все стояли неподвижно в торжественном молчании долго, я даже не знаю сколько — около 30 минут или дольше. <���…> Великий диктатор, ещё недавно всесильный и недосягаемый, превратился в жалкий, бедный труп, который завтра же будут кромсать на куски патологоанатомы. <���…> Стоя в молчании, мы думали, вероятно, каждый своё, но общим было ощущение перемен, которые должны, которые не могут не произойти в жизни нашего государства, нашего народа.

6 марта в 11–12 часов дня на Садовой-Триумфальной во флигеле во дворе здания, которое занимает кафедра биохимии I МОЛМИ [188] I МОЛМИ — Первый Московский ордена Ленина медицинский институт, ныне Первый Московский государственный медицинский университет имени И. М. Сеченова. , состоялось вскрытие тела Сталина. Из состава консилиума присутствовали только я и Лукомский. Были типы из охраны. Вскрывал А. И. Струков, профессор I МОЛМИ, присутствовал Н. Н. Аничков, биохимик профессор С. Р. Мордашев, который должен был бальзамировать труп, патологоанатомы профессора Скворцов, Мигунов, Русаков.

По ходу вскрытия мы, конечно, беспокоились: что с сердцем? откуда кровавая рвота? Все подтвердилось. Инфаркта не оказалось (были найдены лишь очаги кровоизлияний), вся слизистая желудка и кишок была усеяна также мелкими геморрагиями. Очаг кровоизлияния в области подкорковых узлов левого полушария был величиной со сливу. Эти процессы явились следствием гипертонической болезни. Артерии головного мозга были сильно поражены атеросклерозом; просвет их был очень резко сужен.

Немножко жутко и забавно было видеть, как плавали в тазах с водой вынутые из Сталина внутренности — его кишки с содержимым, его печень…»

Заключительная часть воспоминаний для нас, пожалуй, самая важная. При вскрытии консилиум обнаружил атеросклеротические поражения сосудов головного мозга и диагностировал атеросклероз мозговых артерий. Этим Мясников объяснил поведение и характер Сталина в послевоенные годы. Но прежде чем читатель начнёт изучать психотерапевтический диагноз главного терапевта СССР (Мясников даёт медицинское объяснение многих поступков больного) , самое время ещё раз напомнить о двух инсультах, осени 1945-го и 1949-го; о неожиданном согласии на арест ближайшего окружения, годами преданно ему служившего; о кровавых послевоенных процессах, уже завершившихся («ленинградском деле», пражском и московском) и находящихся на пике разработки («мингрельском деле» и «деле врачей»). Теперь настало время читать диагноз:

«Сильный склероз мозговых артерий, который мы видели на вскрытии И. В. Сталина, может возбудить вопрос, насколько это заболевание — несомненно, развившееся на протяжении ряда последних лет — сказывалось на состоянии Сталина, на его характере, на его поступках. Ведь хорошо известно, что атеросклероз мозговых сосудов, приводящий к нарушению питания нервных клеток, сопровождается рядом нарушений функций нервной системы. Прежде всего со стороны высшей нервной деятельности отмечается ослабление процессов торможения, в том числе так называемого дифференцировочного — легко себе представить, что в поведении Сталина это проявлялось потерей ориентации в том, что хорошо, что дурно, что полезно, а что вредно, что допустимо, что недопустимо, кто друг, а кто враг. Параллельно происходит обострение черт личности: сердитый человек становится злым, несколько подозрительный становится подозрительным болезненно, начинает испытывать идеи преследования — это полностью соответствует поведению Сталина в последние годы жизни. Полагаю, что жестокость и подозрительность Сталина, боязнь врагов, утрата адекватности в оценке людей и событий, крайнее упрямство — всё это создал в известной степени атеросклероз мозговых артерий (вернее, эти черты атеросклероз утрировал). Управлял государством, в сущности, больной человек. Он таил свою болезнь, избегал медицины, боялся её разоблачений».

Нужны ли дополнительные комментарии к тому, что сказано в предыдущих главах и подтверждено в нынешней: врачей вызвали с опозданием на сутки; их дезинформировали о времени апоплексического удара; причина смерти — обширный инсульт; атеросклероз мозговых сосудов привёл к утрате адекватности в оценке людей и событий? А после слов академика «Он таил свою болезнь, избегал медицины, боялся её разоблачений» как вновь не вспомнить о диагнозе Бехтерева и затем о его внезапной смерти, о диагнозе и рекомендациях академика Виноградова, аресте личных врачей и не повторить слова из заключения главного терапевта страны: «Управлял государством, в сущности, больной человек»… Впрочем, последнюю фразу с таким же успехом можно отнести и к последующим лидерам страны Брежневу, Черненко, Андропову (добровольно на покой не ушёл никто, кроме Ельцина) — но никто из власть имущих не расправлялся с лечащими врачами после постановки диагноза.

Из предыдущей главы: предпринимая отчаянные попытки спасти Сталина и сомневаясь во врачебном профессионализме профессоров, вызванных для его лечения, к экспертизе привлекли арестованных врачей. Яков Рапопорт вспоминал: