Николай Задорнов - Далёкий край

Такими дубинками всегда решались родовые споры. Кто умел хорошо владеть муккача, был зорок, ловок. Старики, обучая молодых драться на муккача, готовили их не столько к родовым битвам, как к медвежьей охоте.

Когда бьешь медведя ножом, то надо действовать очень точно и быстро, потому что зверь сам быстр и ловок. Тот, кто не даст ударить себя дубиной по пальцам в драке на муккача, тот не упустит ни одного движения медведя на охоте.

На широкой песчаной банке перед тальниковой рощей от ударов сотни граненых дубин и копий стоял дробный стук, похожий на игру в китайские трещотки.

Чумбока, сжимая сирнапУ, кинулся на Локке. Лязгнуло железо...

Раньше у Чумбоки не было никакого зла на Локке, и даже напротив - он знал, что Локке человек умный, добрый, - но сейчас, во время родовой вражды, после того как Локке убил его отца, не было для Чумбоки врага ненавистнее Локке.

Старик тоже разгорячился битвой и готов был бить и резать направо и налево без разбору, будь то родные или бывшие добрые друзья.

Когда Чумбока ударил рогатиной по его оружию, силач легко отвел удар.

- Вот убийца отца! - неистовствовал Чумбока. - Разрубить бы твою рожу...

Низкорослый Самар бился, полусгибая ноги, словно норовил залезть под Локке, как под медведя, и вспороть ему брюхо. Сухие и жесткие босые ступни Чумбоки вязли в песке.

Снова лязгнули клинки. У Чумбоки треснуло древко. Локке ударил еще раз, и клинок отвалился.

Старик усмехнулся.

- Ну, теперь руками могу тебя взять! - воскликнул он, отбрасывая копье.

От Локке всегда можно было ждать: он и верно задавит руками... "Что делать?.. Бежать?.. Не буду бежать". Чумбока отпрянул и сорвал с пояса нож.

- Бей дикого! Бей Самара! - дружно заорали Бельды.

Рыжебородый старик рассвирепел. Белые глаза его выкатились.

- За косу тебя схвачу и отрежу голову, как у калуги! - вытащил он большой нож. - Сейчас тебя съем! - осклабился Локке.

Над головой Чумбоки сверкнуло железо.

"Что за шутки? - мелькнуло в голове у парня. - А если и верно кусать станет?" - Чумбока похолодел от страха.

- Уши сначала отрежу, ноздри съем.

Чумбока увидел мясистый калтык старика над кольчугой.

Пока старик мешкал, парень, замахнувшись, из всей силы метнул свое последнее оружие в горло Локке. Старик запрокинул голову, нож вывалился из его руки. Он захрипел и повалился на песок. Частое хриплое дыхание с кровавыми брызгами вырывалось из раны...

В этот миг из-за груды наносника выбежал с ружьем Кальдука Маленький. Он прицелился и ударил по ораве Бельды, вооруженных палками и дубинками, из русского ружья.

Громыхнул выстрел и перекатами отозвался на озере. Маленький отбросил ружье и закру-жился волчком, закрывая разбитое в кровь лицо...

Пуля никого не задела, но гром выстрела произвел свое действие. Бельды только что видели гибель Локке. Страх охватил их. Они прыгали в лодки и гребли прочь от берега. Убитого Локке они вынесли на руках и положили в раскрашенную углу.

Падека и Удога, слыша победные крики Сатаров, с новой силой кинулись на врагов и погнали их через камыши. Тут Удоге подвернулся Писотька, и он ловко задел ему копьем бок. Бельды упал в воду. Его товарищ и сородич Улугу Бельды подхватил раненого Писотьку и быстро потащил через камыши.

Дед Падека, по пояс в тине и в водорослях, выскочил на песок. Старик был в ударе. Услыхав, что Чумбока убил Локке, он с размаху бросил в лодку копье и сам прыгнул следом.

- Толкайтесь шестами!.. - закричал он.

Четверо парней, двое на корме и двое на носу, налегли на шесты, и угда, пронзив тростин-ки, вылетела на озеро и помчалась в погоню.

- Какой ты молодец! - голосил Падека, перегоняя Чумбоку. - Удока в камышах Писоть-ку свалил, а ты самого Локке как-то ухитрился... Беда, чего наделали! Теперь уж мира не будет, не на шутку разодрались, придется у них всю деревню убивать.

- Зайцы!.. Зайцы!.. - кричали ондивцы вслед убегавшим Бельды.

Лодки мчались по глубине. Шесты еле доставали дна.

- Гребите, гребите! - рявкнул старик.

Шесты загрохотали о днища. Парни втыкали в борта колки и насаживали на них весла. Дед Падека натянул лук и пустил стрелу в отстающую лодку противника; там быстрей заработали веслами.

Погоня продолжалась до реки. Каждый ондинец вздыхал свободно, выплывая на простор Мангму. Путь в Онда был свободен. Вдали голубели родные горы. Привычный, милый ветер, вкусно пахнущий рыбой, шевелил тальники. Старики, а за ними молодые Самары вылезли на берег и падали ниц перед Му-Андури...

- Велик, велик Мангму! Плохо тому, кто тебя долго не видит!

Вдали под крутым обрывом чернела стая уплывавших лодок. По воде доносилось лязганье шестов о гальку. На песках были свежие следы. Это мылкинские убегали по болоту и по отме-лям...

- Не все успели сесть в лодки, - говорили Самары.

На горле озера снова раскинулся стан. Теперь ондинцы никого не боялись.

Раненые разбрелись по окрестностям в поисках лекарственных трав. Четверо Самаров ходили на болото смотреть, не остался ли там кто-нибудь из Вельды. Но все следы вели к берегу и пропадали у воды.

Ла положили на небольшую дощатую лодку и прикрыли от солнца ветвями. Чумбока и Кальдука утром должны были везти его тело домой.

Вечером дед Падека уговаривал сородичей напасть на Мылки и вырезать там всех мужиков, парней и мальчишек.

Уленда и Холимбо заикнулись было, что пора бы мириться с Бельды, но дед Падека и слушать не хотел. Он тут наговорил разных страхов, помянул, как когда-то давно была война и как в одной деревне вырезали всех мужиков, но одного младенца победители пожалели, оставили в живых и взяли к себе. Потом мальчик вырос, узнал, кто он, кровь заговорила в нем, он почувствовал желание мстить и ночью перерезал всю деревню.

- Мы у них двух, кажется, убили, они с нами мириться не захотят, пугал их воинствен-ный дед. - Нас в долгу считать будут... Мстить нам станут... Надо всех убить, чтобы некому было нам мстить. Так нас еще наши отцы и деды учили.

Самары наконец согласились плыть в Мылки и бить там всех подряд, кроме баб и девчонок.

Удога был убит горем. Ему казалось, что воевать больше не следует, что теперь лучше мириться и ехать домой поплакать об отце. Но он никому не высказал этих мыслей. Он знал - обычай требует убивать мылкинских, а против обычая нельзя ничего говорить. "Только раньше, должно быть, старики были еще дурней теперешних", - с досадой подумал он, слушая деда Падеку.

Ночью Самары тронулись вверх по Мангму. Они переплыли на правый берег, поднялись до Экки, перевалили обратно на поемную сторону и на рассвете узкой верхней протокой, как черным ходом, вошли в озеро.

Из-за седых ветельников выплывали высокие вешала и рогатые крыши. Колыхнул ветерок. Пахнуло гнилой рыбой.