Николай Задорнов - Далёкий край

За табак Фомка подарил Чумбоке свою выцветшую шляпу.

- Вот шляпа! Теперь тебя не узнает никто! - сказал Дохсо, когда Чумбока надел на себя подарок.

- Чумбока, надень русскую рубаху!

- Теперь ты можешь в гьяссу ехать, тебя даже Сибун не узнает! Совсем ты другой человек стал.

- Приезжай ко мне в гости в низовья, - приглашал Фомка молодого гольда.

Афоня возил добытое золото якутским купцам, за хребты. Скоро он отправится в город лоча.

* * *

Поздно вечером табор засыпал. Чумбока и Одака сидели у костра. Дядюшка Дохсо где-то в стороне, в потемках, бранился со старухой.

...Вспоминаю тебя, сестричка,

Ханина-ранина,

тихо и ласково, с восторженным повизгиванием, напевал Чумбо,

Когда рыбку бью в реке,

Ха-а-нин-на-ран-ни-на!

Хотел бы я, чтобы

Сердечко твое,

Ханина-ранина,

Трепетало как рыбка на остроге...

И, любуясь милой, Чумбо, поджав ноги, сидя, подпрыгивал в такт песне.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

САМПУНКА В ОНДА

В Онда пришла мачтовая сампунка. Река обмелела. Судно не смогло подойти к деревне и остановилось в отдалении от берега, на расстоянии чуть побольше выстрела из фитильного ружья.

В открытое окно Удога мрачно наблюдал, как рабочие-китайцы бросили якорь и, бегая по настилу, сворачивали соломенный парус, скрепленный длинными бамбуками. За спиной Удоги, на кане, позванивая талисманами и разными медными побрякушками, отгоняющими злых духов, Дюбака покачивала лубяную зыбку и что-то ласково бормотала дочке.

От сампунки отвалила лодка. В лачугу поспешно вошла гостившая в эти дни в Онда горбатая мать Дюбаки.

- Маньчжуры приехали! - со страхом сказала старуха.

Ойга с оханьем поднялась с кана. Ноги и поясница не давали ей покоя. Если бы не гостья, помогавшая ей, все хозяйство развалилось бы.

Дюбака, оставив младенца, подошла к двери.

Из всех домов выглядывали смуглые лица женщин, не решавшихся выйти на берег. Там толпились мужчины, кланялись приезжим.

Приехал сам Дыген и оба его помощника - толстый маленький Сибун и высокий свирепый старик Тырс. С ними было двое маньчжуров и рабочие-китайцы, все без оружия.

Маньчжуры, высаживаясь в стойбищах, оставляли оружие на сампунке, а то были случаи, когда напуганные, отчаявшиеся местные жители все бросали и убегали в тайгу, и тогда пустели деревни и не с кого было брать меха, из-за которых совершались набеги.

Своих соболей у Удоги не было, и он пошел к купцу Гао. Он знал, что если не дать соболей Дыгену, то маньчжуры могут жестоко наказать или захватить с собой гребцом в дальнюю дорогу.

"Я во власти торгаша, - с горечью думал Удога.- Когда беден, то стараешься где-нибудь поскорей занять, лишь бы избегнуть несчастья".

В лавке была суета. Сыновья хозяина прятали под крышу какие-то узлы, бегали за амбар в тайгу и, возвращаясь, взволнованным шепотом передавали друг другу какие-то новости.

Маньчжуры всегда придирались к Гао. Правда, обычно все заканчивалось вымогательством мехов, но именно вот это лицемерие чиновников и выводило из себя Гао.

- Какой негодяй! Какой лжец и обманщик! - тонко и гневно кричал старик, обращаясь к Удоге и показывая пальцем на сампунку Дыгена. Старик дрожал и, полуоткрыв свои черные глаза, не сводил их с судна...

Он бранил Дыгена, а его сыновья, Вангба и работники тем временем прятали меха и товары.

- Я тебя всегда выручу... Выручу... Дам хороших соболей... Таких уж давно нет... Нет нигде... только у меня. Старые соболя, хорошие. Ты отдашь этой зимой за каждого по два соболя... И еще полсоболя - проценты. Ты такой умный, теперь ты знаешь, что такое проценты.

Гао подал Удоге двух хороших черных соболей.

- Да ведь это мои! - воскликнул Удога и быстро взял шкурки. - А ты говорил, что мои соболя порыжели. Вот они! И черные, такие же, как были!

- Как? - спросил Гао.

- Как ты сказал? - подскочил старший сын.

- Это мои соболя! А ты засчитал мне в уплату долга рыжих.

Гао Цзо гневно взлянул на своего среднего сына - он подсунул ему эти шкурки. Сын по взгляду понял, что будет бит. В такой суете не мудрено позабыть, кто каких соболей приносил...

Торгаши дружно загалдели, обступив гольда. То один, то другой, возвышая голос, напере-бой доказывали ему, что это старые соболя, что они много лет висят в амбаре...

Удога взял соболей и быстро ушел из дома Вангба. Он чувствовал, что надо молчать и терпеть. Он все сносил покорно, но в душе его зрело желание разорвать сети, которыми путали его с юных лет хитрые, злобные и жадные люди.

А дома остались жена и маленькая дочка, мать. Брат хочет жениться... Надо за него и за себя внести выкуп.

Когда Удога удалился, Гао Цзо подскочил к среднему сыну, схватил его дрожащей рукой за ухо, ловко ударил ногой под спину.

- Ты должен помнить, каким способом и у какого охотника взять меха. Отец старается, выдумывает, изобретает, а ты тащишь то, что совсем не надо показывать, и отдаешь... Не жалеешь отца! Ой, я не вынесу такой жизни! Мои дети погубят меня! И еще Дыген приехал! Лучше мне умереть и не видеть, как гибнет мое богатство!

Старик присел на край кана и съежился совсем, так, как это делал его петух, когда наступали холода.

* * *

Дыген обходил стойбище, маньчжуры поддерживали его с обеих сторон. Рябой одноглазый маньчжурский дворянин чуть ступал, желая показаться перед гольдами изнеженным, высшим существом.

Несчастье Дыгена было в том, что он не мог наесть брюха. Он очень завидовал айгунскому полковнику, который превосходил толщиной любого борова из императорских свинарников в Пекине. "Если бы мне выдаться фигурой, я бы сразу вышел в люди, - часто размышлял он. - Но я маленький и щуплый..."

Только вид изнеженности мог напустить на себя Дыген. А грузная важность навек остава-лась ему запретной.

Дыген не собирался задерживаться в нищем стойбище Онда, где, кроме рыбы, у населения нет ничего. Маньчжуры решили обойти стойбище и взять что удастся. У каждого дома Дыгена встречал хозяин.

- Давай меха! - приказывал маленький одутловатый Сибун. - Дыген добрый, даст тебе подарок за это.

Писарь тут же читал по книге, сколько мужчин в этом доме.

Сибун забирал меха. Дед Падека получил за своих соболей чашку проса. Ногдиме дали два локтя грубой белой бязи.

Заметив две черные шкурки, вынесенные Удогой, Дыген заговорил с ним.

- Это за тебя и за брата? А еще у тебя нет таких? А кто это у тебя кричит в доме? - вдруг спросил Дыген. - Ребенок? Мальчик?

- Наверно, мальчик, - заметил старик Тырс.

- Нет, девочка.

- Если мальчик, так и за него ты должен дать еще одну шкурку. Доставай где хочешь такую же хорошую.

- Пожалуйста, посмотрите, я правду говорю, - низко кланяясь, говорил Удога.

Горбатая мать Дюбаки ужаснулась.

- Зачем в дом зовешь? - шепнула она на ухо Удоге. - Так не делай! Худо будет!