Борис Апрелев - На «Варяге». Жизнь после смерти

Наконец, наши переговоры с Мицубиши, Окура и другими фирмами выяснили, что все нами заказанное может быть доставлено для осмотра нашей комиссией не ранее, как через две недели, после чего все принятое нами будет отправлено во Владивосток.

В течение этих недель нашей комиссии волей–неволей приходилось бездействовать. Наш председатель решил, что лучше всего использовать свободные дни на ознакомление с Японией. И вот мы, не разделяясь, систематически стали приводить это в исполнение.

Мы начали жить точно среди волшебного калейдоскопа: задумчивые аллеи в парках Токио… Знаменитые вишневые деревья, лотосы на каналах… Полные глубокого мистицизма буддийские храмы… Поразительные своей красотой и своеобразием храмы культа «Шинто». Японский национальный театр «Кабукиза». Пляски и пение гейш в японских ресторанах… Меланхолические звуки «самсинов» и «кото» — все это погрузило нас в атмосферу видений, настроений и звуков, которые можно пережить, слушая оперу «Мадам Бетерфлей» или читая полную соблазнительной прелести, книгу Пьера Лоти. Охваченные этими чарами, мы выехали в экскурсию в Камакуру.

Здесь — опять та же непередаваемая прелесть японских пейзажей, на фоне которых повсюду находишь произведения искусства этого удивительного по своеобразию и тонкости вкуса народа.

Лично меня особенно поразило в Камакуре, чудной лунной ночью, созерцание статуи «Дайбудцу» (высотою 56 футов) из позеленевшей от времени бронзы. Игра света и теней в эту ночь создали впечатление, будто веки великого мыслителя Востока вот–вот приподнимутся и он взглянет на нас.

Замершая улыбка на его бронзовых сжатых устах, казалось, сейчас оживет.

Смотря на эту статую, произведение и отражение духа совсем чуждых Европе народов, невольно испытываешь удивление и восторг, перед красотою и разнообразием Божьего творения.

Затем опять новая волшебная картина… Мы в Мианошите… Это курорт близ горного озера Хаконэ. Чистенький японский отель. Повсюду проведена холодная и горячая вода, последняя непосредственно из горячих источников.

Кругом рощи криптомерий, в которых при закате солнца, точно сотни серебряных колокольчиков, звенят «хигураси» [88].

На дворе отеля в искусственном озерке, куда журча и прыгая по скалам, низвергается с высоты ручеек, плавают золотые и серебряные карпы. Они так привыкли к людям, что когда вы подходите к берегу, они толпой плывут к вам,

высовывая с нетерпением свои головки в ожидании, что вы бросите им хлеб.

Когда ночь спускается над этим горным курортом, в окружающей темноте начинаются шорох и треск различных насекомых, на фоне которых, точно мелодичные звуки стальной струны, слышно пение «сузи–муси» [89].

Вот по аллее, вьющейся среди высоких криптомерий, показались две изящные фигурки; у них в руках круглые бумажные фонарики: это две японки, идущие в расположенную ниже отеля деревушку. Оттуда доносятся к нам тихие звуки «самсина». Кругом ночь, с ее таинственными звуками с говором ручейков… Теплая чудная ночь.

Невозможно заставить себя вернуться в комнату. Вот взошла луна. С неба полились серебристые струи нежного света, и окружающая наш отель ночная тьма, точно занавес темного газа, при перемене декорации исчезла, а перед глазами развернулась роскошная панорама гор, озаренных лунным светом

В мягком, удобном автомобиле прибыли мы на другой день на берег озера Хаконе, в котором, как в зеркале, отражались вершины окружающих его гор.

По извилистой горной дороге с рискованными поворотами автомобиль доставил нас опять в отель, затем на станцию железной дороги, и мы выехали в Киото.

Здесь опять бесконечные осмотры.

Удивительной красоты храмы, в которых так много золота и чудного цветного лака.

Непередаваемое ощущение испытали мы, вступив в так называемый «поющий храм». Когда идешь по галерее, окружающей его, то все кругом наполняется музыкальными звуками, которые издает пол этого удивительного храма.

Последнее сильное ощущение в Киото было плавание на плоскодонной лодке через каскады и пороги реки.

Мы снова в Токио. Закупленные материалы осмотрены, приняты, запакованы в ящики и отправлены во Владивосток.

Мы проехали с прощальным визитом к Архиепископу Японскому, Высокопреосвященному Сергию [90].

Удивительное впечатление производит православная миссия в Токио. Какая громадная, незаметная культурная работа была сделана ею. Красивый собор на высоком холме Цуруга–дай в квартале Кандаку. Кругом все домики и лавочки населены православными японцами. У всех детишек на шейках маленькие серебряные крестики.

Как только ударит большой колокол в соборе, призывая к молитве, вы видите, как глаза всех обращаются к кресту, сияющему на золоченом куполе собора, и люди осеняют себя крестным знамением

Внутри собор совсем русский. Иконы написаны русскими художниками. Прекрасно поют два хора: мужской семинарии на правом клиросе, женской Ольгинской православной гимназии на левом Богослужение на японском языке. Священники — японцы, получившие богословское образование в России.

Простившись с Владыкой, мы выехали обратно в Цуругу. Там мы поместились на пароходе Добровольного флота «Симбирск», капитан которого, уроженец Финляндии, приветствовал нас хорошим русским завтраком.

В море ночью «Симбирск» поймал радиотелеграмму «Пересвета». Атмосферные разряды помешали восстановить полный текст, однако из обрывков его было ясно, что «Пересвет» нуждается в помощи и вызывает к себе «Чесму».

В тяжком ожидании прошла для нас эта ночь. Утром, придя во Владивосток, мы узнали, что «Пересвет» ходил на уничтожение девиации компасов. Внезапно спустился густой туман, и «Пересвет», надеясь малым ходом благополучно вернуться, выскочил на камни у мыса Ирода в бухте Патрокл. Это было для нас страшным ударом. Лучший корабль отряда выбыл из строя. Очевидно, придется менять все наши расчеты.

Моя прекрасная каюта на «Пересвете» в два иллюминатора, только что приготовленная для дальнего плавания, свежеокрашенная в светло–фисташковый цвет, которую я успел полюбить, не будет моей келией, где я мечтал отдаться научной работе по подготовке оперативной части Флотилии Северного Ледовитого океана

Сердце мучительно болело за бедного адмирала, за командира «Пересвета» и за весь его личный состав.

От меня судьбою еще было скрыто, что «Пересвет» погибнет на германской мине близ Порт–Саида 4 января 1917 года, догоняя Отряд.

Не знал я и того, что, прощаясь во Владивостоке, с командиром «Симбирска» в июне 1916 года, мне придется встретиться с ним в 1920 году в Белграде в Югославии, где он окажется финляндским консулом…

Тогда же, на портовом буксире, охваченный мрачными мыслями, я шел на бедный «Пересвет», стремясь скорее узнать, что решил адмирал.