Глеб Лебедев - Эпоха викингов в Северной Европе и на Руси

Причины, с одной стороны, несомненной стабильности социальной организации «общества бондов», опиравшегося на глубоко архаичные основания, а с другой — безусловной динамики функций этой общественной структуры, которая в конечном счете, на исходе эпохи викингов дифференцируется, вполне в соответствии с нормами европейского феодального мира (породив, по ходу этой дифференциации, почти трехвековой выплеск «движения викингов») коренятся, очевидно, в фундаментальных изменениях хозяйственного аграрного уклада Скандобалтики.

Фазы эволюции этого уклада можно представить в течение железного цека благодаря исследованию ютландского поселения Фор6acce (Hvas 1986:61-96). Начальные стадии существования небольшой сельской усадьбы с последних веков до н. э. и в первом столетии н. э. с постепенным ростом во II-III вв. ведут к резкому расширению поселения в V в., со следующим затем — смещением и сокращением в VI-VII вв. Медленное перемещение селитьбы, безусловно, связано с «переложной» эксплуатацией периодически истощающихся, но восстанавливаемых угодий. Ресурс был достаточен для последовательного роста населения, видимо поставлявшего контингенты участников событий «Великих переселений народов» в V-VI вв., что отчетливо проявилось в колебаниях масштабов этого рядового датского поселения (Randsborg 1991:75-77).

В эпоху викингов поселение восстанавливается после очередного «смещения угодий», а затем последовательно растет и к XI в. достигает размеров, сопоставимых с расцветом «римского времени». В этом формате деревня окончательно стабилизируется на месте, где существует непрерывно в течение тысячи лет до наших дней.

Э. Роэсдаль отмечает, что во многих случаях в Дании «местоположение современной деревни можно проследить вглубь веков до 1000-х или 1100-х гг.», однако полагает неясными причины стабилизации аграрного расселения на исходе эпохи викингов (Роэсдаль 2001: 87-88). Между тем, как установил к началу 1980-х гг. Й. Херрманн, в эту эпоху определяются три важнейшие хозяйственные инновации в экономике народов Балтики раннего Средневековья (Herrmann 1982:11-12).

Во-первых, это — повсеместное распространение ржи в качестве основной сельскохозяйственной культуры, что способствовало увеличению запашки и преобразованию системы общинного землепользования. Во-вторых — возросшая добыча и обработка железных руд (особенно — высококачественных шведских) и производство железных плужных лемехов и других сельскохозяйственных орудий. В-третьих — распространение дуговой и шлейной упряжи, позволявшей в качестве тягловой силы применить лошадь, при том что на легких скандобалтийских почвах производительность лошади вдвое выше, чем упряжного быка или вола, применявшегося в европейском пашенном земледелии. Плужная упряжная лошадь и конская сбруя, заимствованные славянами у кочевников (прежде всего, авар), в течение эпохи викингов распространяются в скандинавских странах, а затем у балтийских и прибалтийско-финских народов. Собственно, с этого времени (и не ранее) в Северной и Восточной Европе устанавливается, в строгом смысле, крестьянский тип хозяйства (с единоличным пахарем, на лошадке и за сохою возделывающим свой земельный надел).

Стабилизация этого крестьянского хозяйства в начале II тыс. н. э. — прямое следствие своего рода аграрной революции в Скандобалтике железного века (Славяне и скандинавы 1986:12-14).

В этой стабилизации, по-видимому, и следует искать тот дополнительный источник ресурсов, который вызвал активизацию скандинавов в VIII—IX вв. Крестьянское хозяйство бондов накопило достаточный потенциал, чтобы высвободить сначала часть молодежи для новых заморских походов; с другой стороны, продукция этих хозяйств позволяла вовлечь их в оборот ремесленной продукции и расширить тем самым рынки мастеров (ограниченные в предшествующие века — заказами племенной элиты). С поступлением заморской добычи все более значимыми становились и дальние торговые связи, обеспечивая растущее поступление в Скандинавию восточного (а затем германского и англо-датского) серебра.

Общество бондов, питая все эти новые тенденции и силы общественного развития, оставалось сравнительно стабильным и самодостаточным. Устойчивость, закрепленная стабилизацией средневекового крестьянского хозяйства, становилась фундаментом относительно самостоятельных и динамичных, все более разнообразных по своим проявлениям и следствиям общественных процессов.

В течение всей эпохи викингов, с начала IX до середины XI в., между, с одной стороны, народным ополчением, ледуигом, остававшимся социально-политической гарантией неизменного статуса бондов, но постепенно приобретавшим все более государственно-организованный характер, и, с другой стороны, поднимавшейся над ледунгом, сначала — отборной и квалифицированной военной силой, а затем и источником командного состава (с обозначавшимися «феодальными функциями»), королевской дружиной (hird), развивавшейся ввоенно-феодальную иерархию, оставалась своего рода социальная ниша, исчезнувшая лишь по мере завершения обоих указанных процессов. Заполнялась она деятельностью относительно свободных (и от государственной власти, и от традиционной племенной структуры) дружин викингов, внутренняя организация которых, именно в силу этой свободы, наименее освещена в источниках.

Социальная структура хундаров и фюльков вендельского периода не оставляла места для зарождения и консолидации новых общественных сил: элементы, вступавшие в противоречие с племенной знатью, опиравшейся на сакрализованный авторитет, словно «выдавливались» из общества, устремляясь на пустующие, не освященные племенными божествами земли, свободные от контроля местных вождей-жрецов; выходом поэтому стала не внутренняя колонизация (физически возможная и много позднее осуществленная конунгами), а эмиграция на ближайшие острова к востоку и западу от Скандинавии.

К исходу VIII в. фонд доступных для колонизации островных земель был исчерпан. Норманны вышли к прибрежным границам европейских государств, защищенным феодальной властью и недоступным для свободного заселения. Однако расположенные вдоль побережья неукрепленные сельские церкви и монастыри оказались легкой добычей, раскрывая перед несостоявшимися переселенцами новые возможности: не случайно в ряду импортов Хельгё найден епископский посох, который вряд ли был предметом торговой сделки. Доступ к источникам движимых ценностей (fe), традиционные каналы поступления которых были монополизированы родовой знатью, позволял общественному слою бондов быстро и глубоко перестроить свой экономический потенциал, упрочить и повысить статус, создать военно-демократическую социальную организацию и затем интегрировать в нее старую знать. Однако чтобы воспользоваться этими новыми источниками, необходима была особая форма объединения широких общественных сил; а поскольку потребность в ценностях, определявшаяся «экономической емкостью» всего совокупного слоя бондов, динамично нарастала, эта динамика вела и к количественному росту, и к самоорганизации сил и групп, взявших на себя выполнение новых социальных функций.