Роберт Робинсон - Чёрный о красных: 44 года в Советском Союзе

В Нью-Йорке я хотел повидать брата, который жил в Гарлеме. О приезде ему не сообщил — явился без предупреждения. Брат не мог поверить своим глазам. Он не надеялся меня увидеть, хотя я писал ему из Уганды, что мне удалось вырваться на свободу. Мы обнялись. Он дрожал от волнения. Глядя на него, я не мог сдержать слез. Я готовил себя к встрече и не хотел показывать своих чувств, но мы оба были так счастливы, что я не стал сдерживаться. Вечером он повел меня ужинать, и мы прекрасно провели время.

Брат рассказал мне, что в 1945 году он ездил в Вашингтон, ходил на прием в Госдепартамент, в надежде вызволить меня из Советского Союза. Он собирался послать мне официальное приглашение, но кто-то из чиновников посоветовал не тратить время, потому что в советском посольстве сообщили, что я отказываюсь выезжать. Когда я последний раз видел брата в тридцатые годы, он был женат, но теперь жил один. Объяснять причины развода он не стал.

Манхэттен оказался не таким, каким я его представлял. Гарлем пришел в страшный упадок. Я ожидал, что по сравнению с 1933 годом он станет лучше, а не хуже. Мы прошли по 125-й улице и Седьмой авеню: там, где прежде фланировали одетые с иголочки кутилы, я увидел жалкого вида бедняков среди куч мусора. Я спросил у брата, когда началось это обнищание, ведь мне говорили, что положение американских чернокожих в политическом, экономическом и социальном отношении изменилось к лучшему, и я ожидал увидеть действительно серьезные перемены.

Из Нью-Йорка я прилетел в Вашингтон. Билл Дэвис встретил меня, привез на Пенсильвания-авеню 1600 и сфотографировал на фоне Белого дома. Я поведал ему историю своей жизни подробнее, чем мог сделать это раньше, в письмах и телефонных разговорах. Он заверил меня, что я могу рассчитывать на получение вида на жительство в Америке, попросил оставить несколько фотографий и сказал (не вдаваясь в подробности), что попробует мне помочь. Уповая на то, что усилия Дэвиса увенчаются успехом, я вернулся в Кампалу на работу.

Вскоре я получил инструкции от Дэвиса. Поскольку в Кампале не было американского посольства, мне предстояло поехать в столицу Кении, Найроби, и забрать в посольстве США адресованный мне конверт с документами, необходимыми для въезда в страну. Позднее я узнал, что Дэвис больше часа объяснял мою ситуацию государственному чиновнику в Управлении по иммиграции и натурализации в Балтиморе, показывал ему мои документы, письма и в конце концов уговорил его выдать мне специальное разрешение, позволяющее беспрепятственно въехать в США.

Я приехал в Найроби, окрыленный надеждой, однако сотрудница американского посольства сказала, что никакого пакета на мое имя они не получали. Она ожидала, что я уйду, но я не сдавался — потребовал обратиться к начальнику и убедиться, что почты на мое имя действительно нет. Увидев мою настойчивость, она попросила подождать, куда-то сходила, вернулась с конвертом и сказала, что раньше о нем не знала. Однако, добавила она, ей необходимы дополнительные инструкции, поскольку не все формы заполнены соответствующим образом, и отказалась выдать мне документы. Мои попытки ее переубедить ни к чему не привели.

Я возвратился в Кампалу, позвонил Биллу Дэвису в Америку и описал ситуацию. Как я потом узнал, после разговора со мной он позвонил Барбаре Уотсон, помощнику госсекретаря по консульским вопросам и вопросам безопасности, и рассказал ей, что со мной произошло в Найроби. Уотсон пообещала телеграфировать в посольство Найроби, вызвать сотрудницу посольства на Сейшельские острова на встречу и потребовать объяснений.

Несколько недель спустя Дэвис позвонил и сказал, что мне следует снова отправиться в Найроби за документами. Я так и сделал. В посольстве та же сотрудница спросила: «Скажите, мистер Робинсон, кто хлопочет за вас в Вашингтоне? Мне сделали выговор за то, что я не отдала вам пакет». Теперь она была сама любезность, всячески мне помогала и, провозившись с бумагами три дня, выдала мне все необходимые документы.

Я сказал ей, что никаких важных лиц в Вашингтоне не знаю, и извинился за то, что невольно навлек на нее неприятности. Возвратившись в Кампалу, я вместе с женой начал готовиться к отъезду. Я неважно себя чувствовал: почти каждый день на протяжении года у меня случались обмороки. Ни армия врачей в Кампале, ни специалист-англичанин, к которому я обращался, не смогли поставить диагноз. Наконец, один угандийский врач предположил, что я перенес инсульт. Он прописал лекарства, после которых я почувствовал себя лучше, но тем не менее в 1979 году я ушел в отставку по состоянию здоровья. Исполнительный директор колледжа написал рекомендательное письмо, в котором говорилось, что я «отличный преподаватель — квалифицированный, добросовестный, любящий свое дело».

Мы с Зильфой сложили свои немногочисленные пожитки и улетели в Америку. Обстановка в Уганде все больше накалялась из-за войны с Танзанией. Все иностранцы подвергались риску. Опасность представляла угандийская армия, охваченная националистическим пылом, и мы легко могли оказаться в зоне военных действий. В Вашингтоне нас встретил Билл Дэвис. Я был глубоко тронут. Он торжественно вручил мне грин-карту: «Объявляю вас, Роберт Робинсон, законным жителем Соединенных Штатов Америки». Он не только добился предоставления мне вида на жительство, но и подыскал для нас жилье. Я начал писать мемуары, стараясь не привлекать к себе внимания. Несмотря на то что 14 декабря 1980 года я отправил письмо в советское посольство на Ямайке, в котором отказывался от советского гражданства, а потом и вернул свой паспорт, советские власти формально могли продолжать считать меня гражданином СССР. Меня могли где угодно и в любое время задержать. Я боялся попасться им на глаза, ведь оказаться в советском посольстве значило ступить на советскую территорию. Наконец, 6 декабря 1986 года моя мечта, которую я вынашивал сорок лет, осуществилась. Я снова стал гражданином Соединенных Штатов Америки.

Вырвавшись в 1974 году из Советского Союза, я продолжал наблюдать за тем, что происходит в этой стране уже издалека. Прочитал все, что смог найти. Следил за тем, как Советы ведут себя в Африке, как развиваются советско-американские отношения. Беседовал с российскими эмигрантами и диссидентами (разумеется, предварительно убедившись, что это не опасно). Много думал об Америке, ее ответственности перед другими странами.

Оглядываясь назад, сейчас, в марте 1988 года, я могу сказать, что оказавшись наконец в Штатах и получив здесь вид на жительство, я испытывал смешанные чувства. С одной стороны, осуществилась моя мечта вернуться домой и жить как свободный человек. С другой стороны, я до сих пор не в силах обрести спокойствие. Я знаю образ мыслей русских и знаю советскую систему. И я вижу, что, к сожалению, большинство американцев весьма смутно представляют себе и то и другое. В этом все и дело. Я далеко не молод. Можно было бы провести остаток дней в кресле-качалке, но меня не покидает беспокойство за судьбу свободного мира.