Сергей Кремлев - Великий и оболганный Советский Союз [22 антимифа о Советской цивилизации]

Часами мы спорили о послевоенных проблемах. Что последует за смертями? Лишь наполовину нас интересовали вопросы границ и вопросы материального порядка. Живя беспрерывно перед лицом смерти, мы самым острым чутьем поняли важность духовных сил. Фронт держался только потому, что на нем были души, которые верили, которые излучали веру и таяли как свечи. Победы были завоеваны не только оружием, но и добродетелями, душевными ценностями.

Послевоенная проблема будет у всех одна. Экономических побед будет мало. Политических реорганизаций будет мало. Нужно будет великое моральное искупление, оно… вернет душам жажду свежего воздуха и безусловного, бескорыстного служения.

…Социальная революция — да, европейская революция — да! Но прежде всего — революция душ, в тысячу раз более нужная…

Миру, вышедшему из бойни и ненависти войны, прежде всего будут нужны чистые сердца…

Ну, и кто мог написать так, и когда?

Не буду томить читателя, это — строки из книги Леона Дегреля (1906–1994), руководителя бельгийских нацистов, «рексистов». Ставший позднее любимцем Гитлера, Дегрель был сыном священника-иезуита — отсюда, надо полагать, и умение выдавать черное за белое и наоборот. С 1941 года Дегрель воевал в России, в феврале 1944 года стал командиром 5-й штурмовой добровольческой бригады СС (легион «Валлония»), после поражения Германии бежал в Испанию, в Бельгии был заочно приговорен к смертной казни. В 1946 году переехал в Аргентину, затем вернулся в Испанию и получил испанское гражданство под именем Леона Жозе де Рамиреца Рена.

Дегрель заявлял, что, будь у него шанс, он бы «все повторил сначала», а в предисловии к своим мемуарам написал: «Будущее… не только воздаст честь героизму солдат на Восточном фронте… оно скажет, что они были правы в отрицании, так как большевизм есть конец всяким ценностям…»

Н-да-а…

«Большевизм есть конец всяким ценностям», — этот иезуитский вывод вполне достоин сына иезуита.

Феномен Дегреля в России почти неизвестен, а он заслуживает вдумчивого анализа именно в России. Дегрель — это фанатичный антисоветизм и антикоммунизм. Но именно потому, что Дегрель был антисоветчиком и антикоммунистом, он был также и убежденным русофобом… Русские для него — не достойные противники, как это отмечают те же Меллентин, Фриснер и многие другие немецкие мемуаристы, а крысы, тараканы, животные, издающие по ночам вой… Дегрель в этом переплюнул даже своего кумира — фюрера. Гитлер нередко смотрел на русских трезво, то есть с уважением. Дегрель же нас не то что политически или идейно не приемлет, он нас искренне за людей не считает. Но проистекает это не столько от нацизма, сколько от антикоммунизма. Дегрель не держит русских за людей не как русских, а как советских русских, как большевиков. «Большевизм есть конец всяким ценностям», — взгляд, вполне типичный для западных «культуртрегеров».

Отсюда вытекает вполне корректный вывод: нельзя быть антисоветчиком и антикоммунистом и быть при этом патриотом России. Антисоветчик и антикоммунист — всегда еще и русофоб, ненавистник России и русского…

Дегрель, конечно же, гнусно лгал! Конец всяким моральным (а затем, между прочим, и материальным) ценностям — это современный капитализм. Мировой капитализм давно исчерпал свою духовную потенцию и ныне превратился в моральном (да и в материальном) отношении в живой труп.

Почему сегодня в РФ так низко пала и все более падает общественная мораль? Именно потому, что сегодня и на народы СССР живой труп капитализма наложил свою оскверняющую руку.

А советская цивилизация раз за разом доказывала свою духовную силу ярко и самобытно на глазах всего мира! Она проявила ее в годы войны, и это лишь укрепило советскую силу духа и дало послевоенным поколениям живые примеры, на которые можно было равняться, в которых можно было черпать силу для собственной стойкости.

Так, на рубеже 50-х и 60-х годов произошло событие, которое в бывшей Стране Добра тоже почти забыто, но которое, говоря современным языком, имело выдающийся «знаковый» смысл.

И напомнить о нем не мешает…

17 января 1960 года на Тихоокеанском флоте унесло в штормовой открытый океан десантную баржу с отказавшим двигателем. На борту был лишь береговой экипаж из четырех человек: старшина катера Ахмет Зиганшин, мотористы Филипп Поплавский, Анатолий Крючковский и матрос Иван Федотов. Четыре молодых парня срочной службы — обычные советские ребята.

Их носило в океане 49 (сорок девять) дней, все ближе к Гавайским островам, и почти все это время они голодали: продовольствия на борту почти не оказалось, как и рации в рабочем состоянии. 23 февраля на борту отметили день Советской Армии и Военно-Морского Флота, но главным «блюдом» за столом были разговоры и воспоминания.

24 февраля съели последнюю картофелину…

Лишь 7 марта 1960 года баржа была замечена с американского авианосца и четверку спасли. Процесс спасания и перевода ребят на борт «американца» снимался на пленку, были крупные планы и круговые панорамы — все на высоком и богатом американском уровне. Потом хроника демонстрировалась с киноэкранов, фото четверки заполняли первые полосы газет мира…

Четыре обросших бородами наших солдата выглядели там крайне уставшими, измотанными и, понятное дело, исхудавшими. Но вот жалкими они не выглядели — герои так не выглядят никогда, а ребята были, конечно, героями.

Четыре советских парня в одночасье стали мировой сенсацией, мэр Сан-Франциско вручил героям золотой ключ от города, и они заслуживали этого! Попав в нечеловеческие условия — Зиганшин после спасения весил 40 килограммов вместо нормальных 69-ти, — они полностью сохранили себя как люди. Журналисты на пресс-конференциях то и дело удивлялись, а уж выигрышных деталей в рассказах спасенных было хоть отбавляй. Один из них прихватил с собой на дежурство на борт баржи гармошку и теперь рассказывал, как, желая подбодрить себя и товарищей, он играл на ней…

— О, где же эта историческая гармошка? — тут же оживилась газетная братия и в ответ услышала:

— А мы ее съели!

Испытывая дикий голод, ребята разрезали кожаные мехи гармони на тонкие полосы и часами разваривали их, а потом часами жевали…

На Западе потерпевшие кораблекрушение или оставшиеся в открытом море без пищи моряки имели точное представление о том, что надо в этом случае делать. Когда начинался голод, бросали жребий — кому пойти на корм остальным. Эта практика у западных мореплавателей была настолько известной и обычной, что ее шутливо обыграл в своей «мушкетерской» трилогии Дюма-отец. Читатели его «Двадцати лет спустя», безусловно, помнят, как, оказавшись после гибели фелуки в ночном море, четверка мушкетеров дружно подшучивала над верным и в то же время жирным слугой Портоса Мушкетоном, опасавшимся, что его-то как раз и пустят на жаркое в первую очередь.