Юрий Жуков - Тайны Кремля

В сентябре 1938 года советские пограничные войска при поддержке регулярных частей Красной Армии вошли на территорию Синьцзяна и помогли его губернатору к 15 октября восстановить порядок. В ходе боев полностью разгромили силы повстанцев — 36-ю дунганскую и 6-ю уйгурскую дивизии [507] Там же, оп. 163, д. 1201, л. 187. . Обеспечили, таким образом, возможность продолжения регулярных поставок вооружения национальной китайской армии.

Принципиально меняться положение в Синьцзяне стало весной 1943 года. Советское руководство в преддверии уже близкого окончания Второй мировой войны попыталось сохранить там свое политическое присутствие. Обеспечить безопасность данного участка границы, прикрыть от маловероятной, но все же должной учитываться угрозы для советской Средней Азии. 4 мая ЦБ отказалось от прежней ориентации в этом регионе и сделало ставку на национальный фактор. Решило использовать давнее стремление к автономии народов, населявших провинцию, в ней абсолютное большинство составлявших — уйгуров, казахов, дунган, ко всему прочему мусульман. Поручило Маленкову сделать все необходимое, дабы «оказать поддержку некитайскому населению Синьцзяна», помочь ему создать автономию с дружественным СССР органом власти — Национально-политическим советом.

Опорной базой возобновившегося сепаратистского движения стали три северных округа провинции — Илийский, Торбагатайский и Алтайский, прилегавшие к границе СССР. По мере расширения зоны восстания, Советский Союз усиливал и свою негласную поддержку, и прямую помощь. Однако национальное правительство Китая сумело к тому времени собрать силы и бросило их на подавление движения. И все же Москва не изменила своей линии. 22 июня 1945 года ПБ приняло еще одно постановление: о поддержке повстанцев, оборонявших провинцию от подошедших чанкайшистских сил, «оружием и людьми», а организацию такой помощи на этот раз возложило на Н. А. Булганина, заместителя наркома обороны СССР.

Советско-китайский договор от 14 августа предусматривал соблюдение Кремлем полного нейтралитета в продолжавшемся в Синьцзяне междоусобном конфликте, который национальное правительство рассматривало как внутреннее дело самого Китая. И вот теперь узкому руководству предстояло решить, как же поступать дальше. Отступить, бросив на произвол судьбы возникшую не без его участия Восточно-Туркестанскую республику, или все же поддержать ее несмотря ни на что. 15 сентября ПБ выбрало третий путь, срединный. Он предусматривал необходимость каким-нибудь способом примирить враждующие стороны для сохранения прежнего влияния Москвы в регионе. Взятие на себя роли арбитра, добившись для Синьцзяна статуса автономии при своем негласном фактическом протекторате. Именно на таком соглашении, в конце концов, и удалось настоять, но чуть позже — в январе 1946 года.

Наиболее трудной, практически неразрешимой оказалась проблема, порожденная стремлением Советского Союза установить свой контроль над Босфором и Дарданеллами. В Потсдаме уже зафиксировали весьма благоприятное для Москвы признание. Констатировали: «конвенция о проливах, заключенная в Монтре, должна быть пересмотрена как не отвечающая условиям настоящего времени». Однако тут же сделанная оговорка превращала «единодушное мнение» глав великих держав в капкан для одной из них, СССР. Объясняла — «данный вопрос будет темой непосредственных переговоров между каждым из трех правительств и турецким правительством» [508] Берлинская (Потсдамская) конференция… с. 444. . Тем самым общее давление на Анкару категорически исключалось, а Москве предлагали понапрасну тратить время. Ведь Турция, исходя из желания США и Великобритании установить свободу мореплавания в Проливах для всех, могла еще десять лет уклоняться от пересмотра конвенции, срок действия которой истекал только в 1956 году.

В марте 1945 года, до появления обнадеживающего пункта потсдамского протокола, Молотов пошел на отчаянный шаг. Заявил, что советская сторона в одностороннем порядке не продлит договор СССР с Турцией о дружбе и нейтралитете, заключенный на 20 лет в декабре 1925 года. Иносказательно пригрозил любыми, самыми жесткими, не исключая силовых, мерами. Видимо, и сам нарком, и все узкое руководство, включая Сталина, полагали, что это вынудит Анкару уступить. Но ошиблись. И данная, и все последующие акции чисто дипломатического характера, к тому же односторонние, исходившие не согласованно от трех великих держав, а лишь от Советского Союза, оказались безрезультатными. На турецкое правительство не подействовала даже сама денонсация договора, о чем НКИД объявил в середине сентября.

Исчерпав все возможные средства давления, узкому руководству пришлось ограничиться заведомо ничего не дающими. Мнимыми, пропагандистскими. Повести в советской печати иллюзорное наступление на Турцию. От имени видных грузинских и армянских ученых и общественных деятелей уговаривать скорее самих себя, нежели других, в том, что передача под юрисдикцию Анкары принадлежавших Российской империи Карсской области и частей Батумской области и Эриванской губернии была незаконной. Дезавуировали таким своеобразным образом договоры, подписанные с Турцией РСФСР — 16 марта 1921 года, и закавказскими советскими республиками — 13 октября 1921 года, закрепившие утрату этих территорий. И упорно настаивать в печати: они якобы остаются неотъемлемыми частями Грузии и Армении [509] См., например: Джанашиа С., Бердзенишвили Н. О наших законных требованиях к Турции/Правда. 1945, 20 декабря; Обращение американских общественных организаций к Совещанию трех министров//Правда. 1945, 23 декабря. .

Как и следовало ожидать, Турция никак не реагировала на подобного рода историко-правовые изыскания.

Наконец, наиболее острой, самой опасной по своим возможным последствиям, оказалась ситуация, сложившаяся в Северном Иране. Согласно советско-английско-иранскому договору от 29 января 1942 года, части Красной Армии, введенные в Иран, равно как британские, а также и высадившиеся там позже американские, следовало вывести «не позднее шести месяцев» после разгрома Германия. То есть, как показал ход событий, к 9 ноября 1945 года. Но вскоре выяснилось, что такая дата слишком неудобна для СССР. Не позволяет успеть сделать все намеченное Кремлем как для обеспечения безопасности Закавказья, так и получения концессии на более чем сомнительные месторождения нефти в Северном Иране. Только потому узкое руководство и попыталось повторить то, что с некоторым успехом уже опробовало в Синьцзяне. Использовать в своих интересах застарелый антагонизм между шахским правительством и народами, населяющими регион.