Альфонс Ламартин - История жирондистов Том I

В течение всего второго дня казней посторонние люди входили во двор, переворачивали трупы, смывали губками кровь, покрывавшую их лица, узнавали убитых и уходили обрадованные тем, что их жажда мести удовлетворена. Вечером на улице и во дворах уже слышались крики с требованием пощады для тех, кто еще оставался жив. Оставшиеся в живых заключенные опять оживились. Некоторые из них собрали свои нехитрые пожитки и приготовились покинуть тюрьму. Выстрелы во дворе и вопли за стенами тюрьмы заставили их отступить в глубину пустых камер. Это совершалось убийство молодого Монсабре.

Монсабре, молодой человек, едва достигший восемнадцати лет, принадлежал к знатному дворянскому роду. Примечательная наружность и обаяние возбуждали по отношению к нему в армии любовь и уважение. Герцог де Бриссак назначил его своим адъютантом. После смерти Людовика XV, став любовником госпожи Дюбарри, герцог жил с нею в павильоне Люсьенн, в лесу Марли, подаренном королем его любовнице. Госпожа Дюбарри относилась к Монсабре с материнской нежностью, и, раненный 10 августа, Монсабре скрылся у нее в павильоне. Одуан, член Коммуны, потребовал у Генерального совета отряд из двадцати федератов, чтобы очистить окрестности Парижа от аристократов, которые ускользнули после сражения, и открыл местопребывание Монсабре. Ни золото, ни слезы и мольбы госпожи Дюбарри не могли смягчить Одуана. Он увез молодого адъютанта и бросил его, раненного, в тюрьму Аббатства. Монсабре смог залезть через каминную трубу капеллы до самого верха и, держась за перекрывавшую трубу решетку, два дня и две ночи, без пищи и воды, слушал шум убийств, надеясь ускользнуть. Но список ясно показывал, что одной жертвы недостает. Вспомнили о раненом, но напрасно его искали. Привратник капеллы, привыкший к хитростям арестантов, велел выстрелить из ружья снизу в дымоход. Одна пуля задела Монсабре и раздробила ему руку. Он имел силу духа не упасть и промолчать. Тогда привратник принес соломы и зажег ее в очаге. Раненый упал в огонь. Несчастного вынесли на улицу изувеченного, обожженного, без чувств. Там его положили среди крови, обсуждая, какой смертью ему умереть. Несчастный молодой человек, придя в себя, около четверти часа оставался на ложе из трупов, ожидая, пока убийцы найдут и зарядят оружие. Наконец они сжалились над мученьями этого ребенка и прикончили его пятью выстрелами из пистолета в грудь.

В Аббатстве оставался только один заключенный. Это был де Сен-Марк, кавалерийский полковник. Убийцы условились между собой продлить его страдания, чтобы все могли поучаствовать в его мученьях. Они медленно провели его сквозь ряд сабель, удары которых старались наносить не слишком сильно. Потом прокололи его пикой. В таком виде несчастного заставили ползти на коленях, передразнивая судорожные движения страдальца. Когда он уже не в силах был больше держаться, убийцы изрубили его тело сабельными ударами и наконец пристрелили шестью пулями в голову.

Пока телеги, по распоряжению Наблюдательного комитета, вывозили из Аббатства трупы, тридцать убийц стерегли с утра двери тюрьмы Ле Карм, на улице Вожирар, ожидая сигнала. Тюрьма эта была старинным монастырем Кармелиток; здание недавно обратили в тюрьму для священников. Жандармы и национальная гвардия охраняли это здание. Но караулы с утра умышленно ослабили. Убийцы около шести часов вечера вломились в ворота и заперли их за собой. Во главе шел Сера, молодой последователь Марата и Дантона. В его отряде можно было узнать несколько лиц с трибуны клуба кордельеров. Эти люди носили красный колпак, платок, жилет, пояс — все красное: то был символ, имевший целью приучить глаз и мысль к цвету крови.

Вожаки резни боялись влияния духовенства на простой народ и набрали в местах разврата и в клубах добровольных палачей, которые стояли выше всякой совестливости.

Устрашающие отряды людей в лохмотьях, привлеченных гулом перестрелки, теснились у ворот. Каждый час ворота раскрывали, чтобы пропустить груженые телами телеги, запряженные превосходными лошадьми из королевских конюшен. На грудах трупов сидели женщины и дети, топотавшие ногами от радости. Багровые уста завывали «Марсельезу», позоря геройскую песню. Нетрезвый народ, следовавший за телегой, хором повторял припев.

В Ла Карм, в отличие от аббатства Сен-Жермен, громадность здания, пространство сада, стены, деревья скрывали священников, которые бегали всюду, пытаясь спастись и замедляя ход казни. Наступившая ночь прикрыла печальную картину своей тенью. Палачи образовали вокруг сада цепь, как во время охоты. Приближаясь шаг за шагом, они сабельными ударами вынудили всех священников собраться в церкви во дворе тюрьмы и там их заперли. Пока это побоище происходило вне здания, повальный обыск в самом доме также загнал в церковь священников, которые ускользнули от первых выстрелов. Убийцы сами несли на руках раненых людей, которые не могли ходить. Попав в эти стены, жертвы протискивались в маленькую дверь, которая выходила в сад, и на лестнице их убивали.

Архиепископ Арля Дюло, самый пожилой и уважаемый из этих мучеников, показывал всем пример своим поведением и ободрял всех своими словами. Епископы Бове и Сента, два брата Ларошфуко, связанные не столько узами крови, сколько связью сердечной, обнимали друг друга и радовались, что умрут вместе. Вот епископ Бове распростерт у алтаря; потом он идет к дверям с таким спокойствием и величием, как будто присутствует на мессе. Молодые священники провожают его до порога, где он их благословляет.

Затем был умерщвлен духовник короля Эбер, утешавший Людовика XVI в ночь 10 августа.

С каждой минутой ряды присутствующих в церкви редели. Вскоре там остался только один епископ Сента, у которого было сломано бедро; он лежал на матраце в средней части капеллы. Караульные жандармы окружили его ложе и скрыли несчастного от посторонних глаз. Вооруженные лучше, чем палачи, и превосходящие их количеством, они могли бы защитить то, что взялись охранять. Они присутствовали при убийствах с оружием в руках и предали епископа так же, как и других. «Я не отказываюсь умереть с моим братом, — отвечал епископ, когда его позвали, — но у меня переломлено бедро, я не могу держаться на ногах, помогите мне идти, и я с радостью пойду на смерть». Двое убийц поддерживали епископа на ходу, обвив руками его тело, и он упал, произнося слова благодарности. Это была последняя жертва. Убийства продолжались четыре часа.

Кровь лилась уже в девяти парижских тюрьмах. После тюрьмы Аббатства тюрьма Лафорс заключала в себе наибольшее число узников, осужденных народом на смерть. В то самое время, когда Майяр проводил свой трибунал в Аббатстве, два члена совета Коммуны, Эбер и Люлье, присвоили себе звание верховных судей в Лафорсе.