Альфонс Ламартин - История жирондистов Том I

Король понял, что до отречения остался один шаг. Он уступил требованию времени, принял своего премьер-министра и потребовал у жирондистов назначить ему другого. Жирондисты этим уже занимались. От имени всей партии с конца февраля Ролану сообщали: «Двор недалек от того, чтобы взять якобинских министров: не по склонности, но по вероломству. Доверие, с каким он притворно отнесется к ним, будет ловушкой. Двор хочет иметь под рукой людей, склонных к насилию, чтобы приписать им волнения в народе и беспорядки в королевстве; надо обмануть вероломные надежды и дать государству твердых и благоразумных патриотов. Думают о вас».

Господин Ролан, честолюбие которого было ожесточено долгой безвестностью, улыбался этой возможности, видя в ней мщение за прошлое. Бриссо сам явился к госпоже Ролан и, повторив те же слова, потребовал формального согласия ее мужа. Госпожа Ролан пламенно желала возвести его на такую высоту. Она отвечала, как следовало женщине, которая предсказывала эти события и которую улыбка фортуны не удивляет: «Бремя Ролана тяжко, но сознание своих сил велико; он почерпнет новые силы в надежде оказаться полезным свободе и своему отечеству».

Когда первый выбор был сделан, жирондисты обратили внимание на Лакоста, заведовавшего делами флота, человека надежного, с умом, не выходящим за пределы служебных правил, но честного и прямого; душевная чистота Лакоста ставила его вне любой партии. Попав в совет для надзора за своим повелителем, он естественным образом стал его другом. Дюрантону, адвокату из Бордо, вручили портфель министра юстиции. Жирондисты хотели прикрыться его честностью и рассчитывали на его гибкость и слабость. Портфель министра финансов Бриссо предназначил Клавьеру, женевскому экономисту, изгнанному из отечества, родственнику и другу самого Бриссо, опытному в интриге, сопернику Неккера, воспитанному в кабинете ненавидящего его Мирабо. Для военного министерства у жирондистов оставался де Грав, которым король заместил Нарбонна. Приверженец конституционных убеждений, он искренно держался их, но вместе с тем был человеком слабым, болезненным, более склонным брать на себя обязательства, чем выполнять их: один из тех людей переходного времени, которые помогают событиям совершаться и не мешают им, когда они совершились.

Но главным министром, в руках которого находилась судьба отечества, являлся министр иностранных дел, предназначенный заместить несчастного Лессара. Разрыв с Европой был самым неотложным делом; партии нужен был человек, который господствовал бы над королем, умел раскрыть секретные замыслы двора, знал побольше тайн европейских кабинетов и — путем ловкости и решимости — умел бы в одно и то же время принудить врагов Франции к войне, сомнительных друзей ее — к нейтралитету, а тайных приверженцев — к явному союзу. Такого человека искали жирондисты, между тем как он был у них под рукой.

Шарль Дюмурье помогал Жансонне в полученном от Учредительного собрания поручении исследовать ситуацию западных департаментов, уже волнуемых глухим предчувствием междоусобной войны и первыми религиозными бунтами. Во время этого путешествия, которое длилось несколько месяцев, оба комиссара имели много случаев обменяться самыми тайными мыслями относительно великих событий, которые волновали умы в то время. Они сблизились. Жансонне обнаружил в своем товарище даровитую натуру, стесненную обстоятельствами и неизвестностью, — такого человека, которого достаточно вывести на просторную арену общественной жизни, чтобы он проявил в полной мере все таланты, какими снабдили его природа и образование. В натуре Дюмурье он заметил силу характера, достаточную, чтобы двигать вперед революцию, и немалую гибкость, чтобы подстроиться ко всяким затруднительным обстоятельствам.

Жансонне по возвращении из командировки представил Дюмурье своим друзьям по собранию — Гюаде, Верньо, Ролану, Бриссо, де Граву — и говорил о нем как о безвестном спасителе, которого судьба готовила свободе. Он заклинал своих товарищей привлечь к себе этого человека, который, возвысившись через них, потом возвысит их самих.

Едва они увидели Дюмурье, как уже были очарованы им. Жирондисты представили его де Граву, де Грав — королю. Король предложил Дюмурье временный пост в министерстве иностранных дел — до момента, когда Лессар докажет судьям свою невиновность и опять займет свое место. Дюмурье отказался от роли переходного министра, которая ослабила бы его позиции и унизила в глазах партии. Король уступил, и Дюмурье получил настоящее назначение.

Отец, человек военный и в то же время широко образованный, предназначал Дюмурье к занятиям как военным, так и литературным, но перо было противно молодому человеку, он сделался подпоручиком кавалерии. В качестве адъютанта маршала д’Армантьера он участвовал в Ганноверской кампании: при отступлении выхватил знамя из рук одного из беглецов, собрал вокруг себя двести всадников, спас батарею из пяти пушек и прикрыл проход армии. Дюмурье был буквально осыпан пулями и сабельными ударами, придавлен трупом лошади, потерял два пальца на правой руке, глаза его оказались обожжены ружейными выстрелами; жизнь Дюмурье спас барон Бекер, который велел перенести его в английский лагерь.

По заключении мира Дюмурье соединился со своим полком в гарнизоне Сен-Ло. При переходе через Пон-Одемер он остановился у сестры своего отца. Здесь удержала молодого человека страстная любовь к одной из кузин. Эта любовь, покровительствуемая теткой, встретила сопротивление его отца. Молодая девушка в отчаянии удалилась в монастырь, Дюмурье поклялся вырвать ее оттуда и уехал; в дороге, охваченный печалью, купил опиуму, заперся в своей комнате, написал прощальное письмо своей возлюбленной, упрек отцу и — принял яду; природа спасла его, он раскаялся, бросился на колени перед отцом и примирился с ним.

Имея двадцать четыре года от роду, после семи лет кампании, Дюмурье вынес из войны двадцать два шрама, один орден, чин капитана, пенсию в 600 ливров, долги, приобретенные на службе, и безнадежную любовь, которая грызла его сердце. Честолюбие заставило Дюмурье искать в политике счастья, в котором отказала ему война.

В это время в Париже жил загадочный человек по имени Фавье, из числа тех, кто принадлежит сколько же полиции, столько политике; правительства, которые их нанимают и их же презирают, оплачивают услуги таких лиц не должностями, а деньгами. Это поденщики политики: их бросают, подвергают унижениям, от них отрекаются, иногда даже лишают свободы; из-за денег они переносят все, даже тюрьму и бесчестие.