Альфонс Ламартин - История жирондистов Том I

Следующим по степени влияния в то время был Сантерр, командовавший батальоном Сент-Антуанского предместья. Сын фламандского пивовара, сам пивовар, хорошо знакомый толпе, которая посещала по воскресеньям его заведения, Сантерр сверх того выказывал щедрость по отношению к беднякам.

Мясник Лежандр, который являлся для Дантона тем же, кем Дантон стал для Мирабо, — следующей ступенью вниз, в пропасть мятежа, — служивший в течение десяти лет матросом на корабле, обладал грубым и жестоким нравом, свойственным обеим его профессиям. Он основал (при содействии Дантона) клуб кордельеров — центр смелых предприятий, подобно тому как якобинский стал центром радикальных теорий. Всегда предпочитающий удар слову, Лежандр даже движениями тела подавлял еще прежде, чем открывал рот. Он был, если можно так выразиться, дубинкой Дантона.

Вот еще несколько героев. Гюгенен — адвокат, изгнанный из корпорации, затем солдат, затем приказчик, заподозренный, впрочем, в грабеже. Александр — командир батальона Гобеленов [28] Секция Гобеленов — одна из 48 секций, на которые был разделен Париж законом 21 мая — 27 июня 1790 года. , герой предместий, друг Лежандра. Марат — ходячий заговор, настоящий пророк демагогии, который довел свою ненависть к обществу до уровня бреда, хвастал этим и с удовольствием играл роль народного шута. Дюбуа-Крансе — человек военный, храбрый и образованный; Брюн — сабля, в любой момент готовая к услугам заговорщиков; Моморо — типограф, опьяненный философией; Дюбюиссон — мрачный литератор, которого к интригам толкнула непризнанность; Фабр д’Эглантин — комический поэт, одержимый честолюбием иного рода; Шабо — капуцин, ожесточившийся в монастыре и горящий желанием отомстить суеверию, которое его там заперло; Ларейни — солдат-священник; Гоншон и Дюкенуа — друзья Робеспьера; Карра — жирондистский журналист; итальянец по имени Ротондо; Анрио; наконец, Барбару — агент Ролана и Бриссо. Таковы были главные участники и виновники мятежа 20 июня.

Все эти люди сошлись в уединенном доме в Шарантоне, чтобы среди безмолвия ночи обсудить предлог и план восстания. Страсти были различны, нетерпение — одинаково. Одни хотели только устрашить, другие поразить, но все одинаково хотели действовать. В двух словах Дантон предложил цель, Сантерр — средства, Марат — энергию, Камилл Демулен — циничную веселость всего события; все выразили решимость поднять народ. Революционную карту Парижа развернули на столе, и палец Дантона указал на ней сборные пункты толпы.

Местом собрания и точкой отправления народных колонн назначили площадь Бастилии. Внешней целью движения предложили петицию в адрес Собрания и короля против veto, наложенного на декреты о священниках и двадцатитысячном лагере; лозунгом — отозвание министров Ролана, Сервана, Клавьера; результатом дня признали бы ужас, посеянный в народе, распространенный по Парижу и доведенный до самого Тюильри. Париж ожидал этого визита предместий: обед на пятьсот персон устроили накануне на Елисейских полях, глава марсельских коммунаров и агитаторы центральных кварталов побратались там с жирондистами. Актер Дюгазон пропел куплеты, в которых содержалась не одна прямая угроза дворцу. Король из своего окна слышал эти зловещие песни и рукоплескания толпы. Что же касается порядка шествия, причудливых эмблем, вычурного оружия, чудовищных костюмов, бешеных речей, которые должны были приветствовать появление этой армии предместий на улицах столицы, то этого заговорщики не планировали: беспорядок и ужас сами по себе составляли часть программы, и главари предоставляли развитие ее исступленному вдохновению толпы и тому соперничеству в цинизме, которое само собой устанавливается в подобных скоплениях людей. Вожди разошлись, провозгласив лозунг, который давал движению следующего дня необъятные надежды и фактически уполномочивал народ на самые крайние действия. Лозунг этот звучал так: «Покончить с дворцом».

Петион мог все задержать и все рассеять. Управление департамента, председателем которого являлся герцог Ларошфуко, столь зверски убитый впоследствии, настойчиво требовало от Петиона исполнения его долга. Петион улыбался, предоставив все своему ходу и подтверждая законность сборищ и петиций. Верньо с трибун опровергал тревоги конституционистов как клевету на невиновность народа. Кондорсе смеялся над беспокойством, проявляемым министрами, и над требованием войск, с которым они обращались к Собранию. «Не смешно ли, — говорил он своим товарищам, — видеть, как исполнительная власть просит средств к действию у законодателей? Пусть она спасается сама, это ее дело».

Таким образом, против несчастного монарха с заговором соединилась даже насмешка. Законодатели издевались над властью, обезоруженной их собственными руками, и аплодировали деятелям смуты.

Вот какими событиями был обязан своему ходу день 20 июня 1792 года. На второе совещание, еще более тайное и немногочисленное, собрались у Сантерра, в ночь с 19-го на 20-е, исключительно люди действия. Каждый из них отправился затем на свой пост, разбудил самых надежных из своих последователей и распределил их небольшими группами, чтобы набирать рабочих по мере того, как те будут выходить из своих жилищ. Сантерр отвечал за бездействие национальной гвардии. «Будьте спокойны, — говорил он заговорщикам, — Петион будет там».

Действительно, Петион накануне приказал батальонам национальной гвардии быть под ружьем, но не для сопротивления народным массам, а чтобы брататься с петиционерами и составить кортеж мятежа. На рассвете эти батальоны собрались, свалив ружья в кучи на всех больших площадях. Сантерр обращался к своему батальону на развалинах Бастилии. Мундиры тут смешались с лохмотьями нищеты. Отряды инвалидов, жандармов, национальных гвардейцев, добровольцев принимали от Сантерра приказания и повторяли их толпе. Инстинктивная дисциплина брала верх над беспорядком.

В 11 часов народ двинулся к Тюильри. Число людей, которые отправились с площади Бастилии, составляло не менее двадцати тысяч. Они разделились на три корпуса: первый, состоявший из батальонов предместий, вооруженный штыками и саблями, подчинялся Сантерру; второй, составленный из людей безоружных или вооруженных лишь пиками и палками, шел под предводительством Сент-Юрюжа; третий, представлявший неорганизованную, жалкого вида толпу, следовал за молодой и прекрасной женщиной, одетой в мужское платье, с саблей в руке, с ружьем на плече, сидевшей на пушке, которую тащили несколько человек. Это была Теруань де Мерикур.

Теруань, или Ламбертина, де Мерикур прославилась под именем «красавицы из Льежа». Революция привлекла ее в Париж, как всякий круговорот втягивает в себя легкие предметы. Оскорбленная любовь толкнула девушку в сферу интриг; порок, за который она, впрочем, сама краснела, сообщал ей жажду мщения. Поражая аристократов, она думала восстановить свою честь; свой стыд она смывала кровью.