Альфонс Ламартин - История жирондистов Том I

Если бы было возможно, господа, чтобы среди бедствий несчастной войны, среди беспорядков контрреволюционного переворота король французов заговорил таким насмешливым языком; если бы было возможно, чтобы он говорил о своей любви к конституции с такой оскорбительной иронией, то мы могли бы ответить ему следующее: „О король! Вы, без сомнения, думали, подобно тирану Лизандру, что истина стоит не больше лжи и что нужно забавлять людей клятвами, как детей забавляют побрякушками. Вы притворялись любящим законы только для того, чтобы сохранить за собой впасть, которая послужила бы к нарушению их; притворялись любящим конституцию только для того, чтобы она не низвергла вас с трона, на котором вам нужно остаться, чтобы ее разрушить. Неужели вы думаете нас обмануть и теперь своими лицемерными протестами? Не думаете ли вы отвлечь нас своими изворотливыми извинениями от понимания причины наших несчастий? Нет, нет: как человек, которого не могло тронуть великодушие французов, как человек, которого только любовь к деспотизму могла сделать впечатлительным, вы не выполнили цели конституции! Вы не значите более ничего для этой конституции, которую так недостойно нарушили, и для народа, которому так низко изменили!“ (Усиленные рукоплескания.).

Я требую, — продолжал Верньо, обращаясь к Собранию, — чтобы вы объявили отечество находящимся в опасности! Дворец короля французов вдруг превратился в укрепленный замок. Но где же враги? Против кого собираются эти пушки и штыки? Друзья конституции были отвергнуты министерством. Бразды правления остаются на произвол судьбы, и это в такую минуту, когда для поддержки их нужно столько силы, столько и патриотизма. Повсюду сеются раздоры. Фанатизм торжествует. Сообщничество правительства усиливает смелость иностранных держав, которые выдвигают против нас армии и готовят для нас оковы. Законодательное собрание противопоставляет этим заговорам декреты — суровые, но необходимые, — рука короля их разрывает. Призовите, уже пришло время, призовите всех французов на спасение отечества! Покажите им пропасть во всей ее неизмеримости! Лишь посредством необычайного усилия могут они перешагнуть ее. Подражайте спартанцам при Фермопилах или почтенным римским старцам-сенаторам, ожидавшим у порога своих дверей смерти, которую кровожадные победители принесли их отечеству. Нет, вам нет надобности давать обеты, чтобы из вашего праха родился мститель. В тот день, когда ваша кровь обагрит землю, тирания, ее гордость, ее дворцы, ее защитники — все это исчезнет навсегда перед могуществом нации и гневом народа».

Эта речь, в которой все опасности и бедствия оказались свалены на одного короля, отозвалась по всей Франции подобно звуку набата. Задуманная у госпожи Ролан, обсужденная в клубе якобинцев, разосланная по всем популярным обществам в королевстве, она в целой нации возбудила враждебные чувства против двора. Нация, которая обратила к своему королю подобные подозрения и угрозы, не могла более ни повиноваться ему, ни уважать его.

Бриссо и Кондорсе — один в своей речи, другой в проекте послания королю — развили с меньшим блеском, но с большей ненавистью те же самые соображения.

В клубе якобинцев Робеспьер говорил федератам, что им нужно будет сломить еще других врагов, кроме двора: «Привет французам всех департаментов! Привет марсельцам! Привет могущественному, неодолимому отечеству, которое собирает вокруг себя своих детей и в момент опасности, и во дни торжества! Откроем свои дома нашим братьям! Те, кто предпочитают убаюкать народ, постараются вас обольстить. Бегите их ласк, бегите их столов, где пьют за умеренность и забвение долга! Храните подозрения в своих сердцах! На Марсовом поле всё нам напоминает о клятвопреступлении наших врагов. Нам не найти там ни одного места, которое не было бы осквернено невинной кровью. Очистите же эту землю, отомстите за эту кровь, не уходите с этой земли, пока в ваших сердцах царит спасение отечества!»

Камилл Демулен и Шабо в клубе якобинцев также осыпали проклятиями предполагаемые проекты бегства короля и предстоящее прибытие Лафайета. «Народ, тебя обманывают, — говорил в свою очередь Дантон. — С тиранами никогда не мирятся. Надобно, чтобы наши департаментские братья поклялись не расходиться до тех пор, пока изменники не будут наказаны законом или не перейдут границу. Право петиции не погребено на Марсовом поле вместе с трупами тех, кто был там умерщвлен. Пусть же петиция об участи исполнительной власти будет оглашена на Марсовом поле независимой нацией!»

Он сказал это и вышел, предоставив свое загадочное предложение обсуждению патриотов. Дантон не любил длинных речей. Он отчеканивал слово, как отчеканивают медаль, и бросал его для обращения в толпу.

У выхода Дантон встретил группу встревоженных людей, которые теснились около него, спрашивая его мнения о деле. «Там, — сказал Дантон, презрительно указывая на дверь клуба, — куча болтунов, которые все еще рассуждают! Как вы глупы! — прибавил он. — Зачем столько слов, столько прений, столько церемоний с аристократами и тиранами? Делайте, как они делали: вы были внизу, располагайтесь наверху. Вот и весь секрет революции!»

Нация, тревожащаяся за свою дальнейшую судьбу, не имея ни защитников на границах, ни правительства внутри страны, ни доверия к своим генералам, видя раздоры партий в Национальном собрании, считая себя преданной двором, предоставила в конце концов дело на произвол случайностей. В Бретани начиналось восстание во имя религии, под знаменем короля. Вандейская война, которая вскоре станет столь ужасной, с первого же дня была скорее делом совести, чем защиты одного из мнений в обществе. Эмиграция сражалась за короля и аристократию, Вандея — за Бога.

Простой земледелец Ален Ределер, выходя 8 июля с обедни, договорился с крестьянами собраться на следующий день вооруженными возле маленькой часовни в Ланде, в Кербадере. В назначенный час пятьсот человек собрались в назначенном месте. Это сборище, совершенно отличное от бурных собраний Парижа, самим видом свидетельствовало о своем настрое: религиозные знаки тут смешивались с оружием. То на одной колокольне, то на другой звонили в набат, и все население деревень отвечало на призыв этих набатов, как на глас Божий. Ни малейший беспорядок не осквернял восстание: народ довольствовался тем, что потребовал свободы своим алтарям. Национальные гвардейцы, линейные войска, артиллерия явились со всех концов департамента. Столкновение оказалось кровопролитным, восстание уступило и глухо затаилось в Бретани, чтобы разразиться позже. Это была первая искра великой междоусобной войны.