Альфонс Ламартин - История жирондистов Том I

Портрет Карла I работы Ван Дейка находился перед глазами короля в его кабинете; история этого государя, всегда раскрытая, лежала на столе; Людовик XVI пытался разгадать на этих страницах тайну своей грядущей судьбы. Спасти королеву, детей, сестру — стало пределом его надежд. Что ж касается его самого, то его жертва уже была принесена. Он ее возобновлял каждый день в религиозных упражнениях. «Без сомнения, я мог бы еще попытаться прибегнуть к крайним мерам, — говорил он одному из вельмож, — но они соединены с огромным риском; если я и могу подвергнуться ему сам, то не смею подвергать тому же мое семейство. Я не хочу бежать вторично. Я предпочитаю смерть и готовлюсь к ней каждый день. Они удовольствуются моей жизнью и пощадят мою жену и детей».

Королева разделяла его мысли. Часто приближенные заставали ее в слезах. Как-то одна из статс-дам решила предложить королеве успокоительного. «Оставьте меня, — отвечала ей королева, — эти лекарства мне не помогут. Упадок сил и спазмы — все это болезни счастливых женщин. Со времени наступления моих несчастий я не чувствую более своего тела, я сознаю только свою судьбу. Но не говорите этого королю».

Впрочем, иногда надежда брала верх над унынием.

В одну из прекрасных июльских ночей, когда комната королевы освещалась луной, Мария-Антуанетта долго смотрела на небо с сосредоточенной внутренней радостью. «Видите эту луну? — сказала она принцессе Елизавете, которая сидела у ее кровати. — Когда такая же луна снова засверкает через месяц, я буду свободна и счастлива, а наши оковы будут сломаны».

Принцесса Елизавета стала поверенной обоих супругов. Ее вера, более смиренная, чем у королевы, более нежная, чем у короля, превращала жизнь принцессы в беспрерывную жертву. Подобно своему брату, Елизавета находила утешение только у подножия алтарей.

Дворцовая капелла была убежищем, где королевская семья укрывалась от стольких несчастий. Но и там преследовала королеву ненависть ее врагов. В один из первых воскресных дней июля солдаты национальной гвардии, заполнившие галерею, через которую король ходил слушать обедню, закричали: «Не нужно короля! Долой veto!» Король, привыкший к оскорблениям, без удивления слушал эти крики. Но как только королевское семейство преклонило колена, музыканты капеллы начали исполнять «Марсельезу». Король оказался сильнее поражен этим оскорблением, чем всеми прочими. Ему казалось, как он сказал при выходе, что сам Бог обратился против него. Принцессы поднесли к глазам молитвенники, чтобы скрыть подступившие слезы.

В эти дни скорби король собрал и спрятал бумаги, обнаруженные впоследствии в несгораемом шкафу. Известно, что Людовик XVI отдыхал от забот, занимаясь ремеслом, в особенности искусен он был в изготовлении замков. Лет за десять до происходящих событий он приблизил к себе слесаря Гамена, чтобы усовершенствовать свое искусство. Король и Гамен стали друзьями. Людовик видел преданность своего товарища по работе и вверил ему свой секрет: в толстой стене темного коридора, ведущего из его комнаты, было сделано отверстие, прикрытое железной дверью и искусно замаскированное. Там король спрятал важные политические бумаги и тайную корреспонденцию, которую вел с Мирабо, Барнавом и жирондистами. Король считал сердце Гамена столь же надежным, как стена, которой он вверял свои тайны. Но Гамен оказался изменником и донес на человека, который был для него больше чем королем, донес на своего товарища и друга.

В день Федерации Людовик XVI отправился с королевой и детьми на Марсово поле. Несметная толпа народа окружала Алтарь Отечества. Король шел по левую руку от президента Собрания, через толпу. Королева в тревоге следила за ним глазами, думая, что всякую минуту он может быть заколот тысячами штыков и пик. У Алтаря Отечества произошло замешательство, вызванное волнением толпы: в этой суматохе король внезапно исчез. Королева испустила крик ужаса, но тут король снова показался. Он произнес гражданскую присягу, и окружившие его депутаты пригласили короля собственной рукой зажечь огонь под «искупительным трофеем», в котором соединились все символы феодализма, предназначенные к обращению в пепел. Он отказался от этой церемонии, сказав, что феодализм во Франции уже разрушен конституцией. Депутаты Жансонне, Жан Дерби, Гарро и Антонель одни зажгли костер в сопровождении рукоплесканий, а король возвратился во дворец среди безмолвного народа.

На следующий день один из главных агитаторов 89-го, Дюваль д’Эпремениль, которого нация ненавидела за то, что он перешел на сторону двора, был встречен на Террасе фельянов в Тюильри оскорблениями. Его поразили сабельными ударами, протащили окровавленного за волосы к водостоку и хотели туда бросить; но несколько гвардейцев вырвали умирающего из рук убийц и отнесли его на пост в Пале-Рояле. Толпа, жаждавшая крови, осаждала двери караульни. Прибыл Петион, проложил себе дорогу, вошел в караульню, долго молча смотрел на раненого, а потом лишился чувств. Когда парижский мэр пришел в себя, несчастный д’Эпремениль с трудом поднялся с постели, на которой лежал. «И я также, милостивый государь, — сказал он Петиону, — был кумиром народа, а вы видите, что он сделал со мной! Дай Бог, чтобы вам выпала иная участь!» Петион ничего не отвечал, слезы катились из его глаз.

В те же дни священник, который присягнул, а потом отступился от конституционной присяги, был повешен на фонаре на площади Людовика XV; бывший дворцовый стражник, который проходил по Тюильрийскому саду и с умилением взглянул на дворец своих прежних повелителей, обращенный в тюрьму, был схвачен толпой женщин и детей, протащен по песку и утоплен в садовом бассейне прямо перед окнами короля.

Двор осознавал свое одиночество и втайне набирал защитников на время кризиса, которого ожидал без излишнего страха. Швейцарцы — войско хоть и наемное, но верное; конституционная гвардия, недавно распущенная, но офицеры и унтер-офицеры которой, получившие тайные субсидии, оставались в Париже; 500 или 600 дворян, вызванных из своих провинций во имя рыцарской преданности монархи и рассеянные по гостиницам квартала Тюильри; батальоны национальной гвардии из преданных королю кварталов; корпус конных жандармов; наконец, ядро линейных войск, расположенных в окрестностях Парижа, — все эти силы, соединенные во имя конституции около Тюильри, в день боя обещали двору поддержку и перспективу победы.

Жирондисты и якобинцы также готовились к решительному наступлению. Хотя у них не было предварительного согласия о том, какого рода правительство появится во Франции после победы, само это торжество требовалось провести во что бы то ни стало. Сигналом к действию для двух партий должно было явиться появление в Париже марсельцев. Более закаленные в отчаянных предприятиях, чем шумный, но в сущности домосед, парижский народ, марсельцы должны были служить ядром великого общенародного восстания. Они приближались под предводительством второстепенных вождей; но два настоящих вождя опередили их в Париже: Барбару и Ребекки. Призыв народной силы в Париж предложила госпожа Ролан, а реализовали его эти два молодых ее приверженца.