Михаил Тихомиров - Труды по истории Москвы

В 1602 году в Литовском великом княжестве, составлявшем в это время вместе с Польшей обширное и могущественное государство Речь Посполитую, появился неизвестный человек, выдававший себя за царевича Дмитрия, сына Ивана Грозного.

Появлению Самозванца предшествовали различного рода слухи о той трагедии, которая за два десятка лет до названного года произошла в Угличе.

Царь Иван Васильевич Грозный умер скоропостижно, оставив после себя только двух сыновей. Старший из них, слабоумный Федор Иванович, сделался царем. Младший, Дмитрий Иванович, получил в удел город Углич, точнее, был сослан в Углич под присмотр царского воеводы вместе с матерью Марией Нагой и ее братьями.

Грозный царь прославился своей распутной жизнью, настолько распутной, что он, отвергая тогдашнее церковное правило, согласно которому человек имел право только трижды жениться, – был женат семь раз. Федор Иванович родился от первой жены Грозного, царицы Анастасии Романовны, а младший, Дмитрий – от седьмой жены, Марии Федоровны Нагой.

По тогдашним понятиям Дмитрий Иванович был незаконным сыном, что, впрочем, не вызывало никаких сомнений у современников о правах царевича на престол. Всем было ясно, что Федор Иванович недолговечен, что он является царем и правителем только по титулу, а всеми делами правит Борис Федорович Годунов – брат царской жены Ирины Федоровны Годуновой.

Уже в это время наблюдательный английский путешественник Флетчер предсказывал возможную гибель царевича Дмитрия Ивановича, как единственного человека, мешавшего Борису Годунову вступить на престол после смерти царя Федора. И трагедия действительно совершилась.

15 мая 1591 года в Угличе раздался набат. Услышав колокольный звон, народ устремился на двор царевича, где лежал зарезанный Дмитрий. Бросились на царских чиновников, некоторых из них избили до смерти, но ни народный гнев, ни плач царицы Марии, ни буйство ее братьев не могли уже воскресить умершего.

До сих пор еще ведется спор о том, как погиб царевич Дмитрий Иванович. Сохранилось следственное дело о смерти царевича Дмитрия в Угличе, но факты в нем явно подтасованы, потому что главной целью следователей было запутать все дело, сделать так, чтобы создать версию о случайной смерти царевича, которому в то время исполнилось всего десять лет.

Официальное следствие ссылалось на то, что царевич страдал падучей болезнью (эпилепсией), а припадок этой болезни с ним случился как раз в тот момент, когда он играл в тычку. Игра была незамысловатая, но по—своему опасная. Бросали нож с тем, чтобы он торчком воткнулся в землю. Тут—то с царевичем якобы и произошел припадок падучей – «черной немочи». Он случайно напоролся на нож и скончался от такой «случайности», какую, видимо, предугадал Флетчер. Следствие вел князь Василий Иванович Шуйский. Сделавшись впоследствии царем, он сам отверг заключение о смерти царевича Дмитрия, торжественно провозгласив убиенного Дмитрия мучеником.

Народ мало верил в такое счастливое для Бориса Годунова совпадение обстоятельств. К тому же всех поражало, что в зажатой руке убитого мальчика нашли орешки. Дело криминалистов – сопоставить эти орешки с теми случаями эпилепсии, которые наблюдаются и в наше время.

Ученые царского времени, склонные чересчур рационалистически подходить к объяснению всякого рода событий, верили в рассказы о падучей и о случайности смерти Дмитрия. Забыли они только об одном – почему Борис Годунов так щедро наградил всех участников этого «несчастного случая», из которых один только дьяк Андрей Клешнин получил в подарок целый небольшой город Печерники.

История в Угличе как будто бы была забыта в годы царствования Федора Ивановича (1584–1598 гг.), когда Россия, казалось, жила безмятежно, не тревожимая внешними врагами. Внешние успехи подчеркивались учреждением патриаршества, а города, отданные шведам по невыгодному перемирию, заключенному при Иване Грозном, были возвращены России, и вновь открылся прямой путь в Западную Европу через устье Невы и Финский залив. Но внешние успехи только еще сильнее подчеркивали глубокий внутренний кризис, разъедавший Российское царство. Ведь в это время царское правительство усиленно проводило закрепощение крестьян.

После смерти Федора Ивановича на престол вступил Борис Годунов (1595–1605 гг.) как брат царицы Ирины Федоровны, остававшейся единственной наследницей угасшей династии. Вспомнили об углицкой трагедии только тогда, когда на смену Федору Ивановичу пришел новый царь, бывший боярин и опричник.

Царские власти всячески поддерживали слух о том, что появившийся претендент на московский трон, называвший себя царевичем Дмитрием Ивановичем Углицким, на самом деле был безвестным монахом (чернецом) Григорием Отрепьевым. Создана была целая биография Григория, или Гришки Отрепьева, закрепленная различного рода документами. Впоследствии родственники Гришки Отрепьева, которого в просторечье называли также Юшкой, даже выхлопотали для себя право переменить фамилию Отрепьевы на другую.

По официальным сведениям, Отрепьевы принадлежали к числу костромских дворян. Одного из них прямо называли дядей Григория. Но в рассказах о Гришке Отрепьеве действительные и вымышленные факты перепутаны в какой—то странной амальгаме.

Правительство Бориса Годунова не скупилось на краски, чтобы обрисовать прежнюю жизнь Григория в самых черных тонах. Гришка с юных лет воровал («крал»), бражничал, обманывал, – захлебываясь от собственных вымыслов, сообщало польскому правительству русское посольство в 1604–1605 годах, когда Самозванец стал уже грозной силой. Однако, по заявлению того же посольства, Гришка занимал выдающееся положение среди монахов Чудова монастыря в Кремле. Он состоял келейником при архимандрите Пафнутии, который держал его «для письма».

Уже после гибели Самозванца возник такой рассказ о Гришке Отрепьеве, получивший название «извета» (донесения) монаха Варлаама.

Варлаам рассказывает о своих похождениях в 1602 году, когда он вместе с монахом Мисаилом Повадьиным и Григорием Отрепьевым ушел за рубеж. Эта монашеская троица ярко изображена А. С. Пушкиным в его известной сцене в корчме.

По извету Варлаама, Юшка, то есть Гришка Отрепьев, был воспитан его вдовой матерью и научился грамоте. Один из очевидцев и историков «Смуты» добавляет, что родители Отрепьева жили в костромской волости Борки. Позже Гришка прятался от преследований в Железноборском монастыре.

Отрепьев сделался монахом уже в ранние годы. Он был пострижен в монахи, когда ему было 14 лет от роду, Трифоном, игуменом монастыря в Хлынове (Вятке). Удивляться такому раннему возрасту, в котором Григорий Отрепьев принял монашество, не приходится: Трифон в это время собирал людей со всех сторон в свой монастырь.