Михаил Тихомиров - Труды по истории Москвы

Прежде всего, Москва была гораздо менее населенной, чем в настоящее время. В ней жило не больше одного миллиона человек. Москву того времени петербуржцы насмешливо называли «большой деревней». Немногие высокие дома, там и здесь стоявшие на московских улицах, чередовались с двухэтажными и одноэтажными деревянными домиками. Даже на больших улицах тогдашнего московского центра, вмещавшегося в Садовое кольцо, тянулись длинные деревянные заборы.

Цепь бульваров по линии кольца «А» и кольца «Б» окружала Москву как бы двойным кольцом. Особенно хороши были бульвары на Садовом кольце, безжалостно и довольно бессмысленно уничтоженные в свое время, как рассказывают, по настоянию Кагановича, одного из гонителей московской старины. Каганович предлагал даже сломать Василия Блаженного и взорвал Сухареву башню как раз в ту ночь, когда от Сталина было получено распоряжение оставить ее в сохранности как памятник старины. Так, по крайней мере, рассказывают старожилы, и так говорил покойный академик Игорь Эммануилович Грабарь, великий ревнитель драгоценных памятников старины, очень много сделавший для их охраны.

… Улицы были замощены крупным булыжником, ездить по которому в пролетках являлось настоящей мукой, потому что извозщичьи пролетки, так назывались экипажи типа колясок, безжалостно прыгали на камнях. Тротуары тоже желали лучшего. Что касается таких усовершенствований, как асфальтовые мостовые, то они были редкостью.

Зато Москва отличалась другими удобствами – громадным количеством садов, расположенных особенно за первым кольцом бульваров. К домам примыкали большие сады, тенистые, как парки, иногда фруктовые. Особенно их было много в Таганке, где жили широко и где помещались за таинственными высокими заборами старообрядческие общины, доступ куда был практически невозможен для непосвященных людей.

Окраинами города на севере считались Ходынское поле и Петровский парк. За Ходынским полем, печально прославившимся ходынской катастрофой при коронации Николая II, тогда тянулись луга и огороды.

Петровский парк был гораздо больше, чем те остатки, которые от него сохранились до нашего времени. В Петровском парке стояли фешенебельные дачи. В них жили летом богатые люди. Еще дальше находилась Всехсвятская роща, от которой остались теперь лишь остатки в так называемом Соколе, северной окраине Москвы, да стоит церковь XVIII века.

Смешно сказать, но на этой окраине, в этой Всехсвятской роще, я мальчишкой лет десяти собирал землянику вместе с моим старшим братом Владимиром, любителем загородных путешествий. Эта поездка в Всехсвятское осталась у меня особенно памятной. Утро было погожим. Всехсвятская роща показалась мне очень красивой и необыкновенно свежей.

К Сокольническому парку примыкал большой массив леса, так называемое Богородское. Этот лес отличался большой густотой и высотой деревьев. За ним шел уже Лосиный остров, заповедный лес.

Еще в студенческие годы мы ездили, вернее, ходили через Лосиный остров на лыжах на Лосиноостровскую и обратно. Шли непрерывно через густой лес, теперь кое—где совершенно уничтоженный, кое—где поредевший до неузнаваемости. Это лыжное путешествие с моими товарищами начиналось от того моста в Богородском, который перекинут через Яузу. Здесь у самого деревянного моста стояло несколько чайных. Кажется, маленькие, теперь уже перестроенные домики этих чайных сохранились до последнего времени.

Взяв лыжи в Сокольниках, т. е. при входе в парк, там, где раньше находился «Круг», мы быстро пробегали Сокольнический парк и обычно пили чай в чайной. Чай стоил пять копеек на человека. Подавалась «пара чая». Она состояла из маленького чайника, где был заварен чай, и большого с кипятком; кипятку можно было брать сколько угодно, его немедленно приносили. К этому полагались или две конфетки «монпасье», или два куска сахара. За дополнительный сахар или конфеты нужно было платить отдельно.

Обычно мы брали белый ситный, а иногда раскошеливались и заказывали яичницу с колбасой, которую нам приносили на большой сковороде и которую мы уплетали с большим удовольствием. Насколько я помню, никакой водки наша компания из пяти – шести студентов не употребляла, да, впрочем, в городских чайных и добыть эту водку можно было только по особому заказу и по особой договоренности. Ее тогда приносили в виде кипятка в чайнике, так как установить по цвету, что это была за жидкость – кипяток или водка – с первого взгляда было невозможно.

На западной, вернее, на северо—западной стороне к Москве примыкал громадный Измайловский парк, переходящий в лес по направлению к Кускову. От него осталось теперь только одно название «Терлецкий лес». От чего происходит это название, я не знаю, но в то время это было запущенное и довольно красивое место.

Разница растительного покрова в Лосином острове и в Измайлове была весьма ощутительная. В Лосином острове преобладали громадные строевые сосны, иногда ели; в Измайлове преобладали различного рода вязы, липы и другие высокие, красивые лиственные деревья.

За Таганкой город кончался. Между Крутицкими казармами и Симоновым монастырем лежали обширные капустные поля. Здесь находились также пороховые погреба. Сам монастырь красиво возвышался на… берегу Москвы—реки. От него теперь осталась только половина прежней постройки, хотя архитектурой этого монастыря Москва могла бы гордиться не в меньшей степени, чем гордятся своими замками французы и немцы.

За Симоновым монастырем располагались различного рода картофельные и капустные поля, доходя до Тюфелевой рощи на берегу Москвы—реки. Это, собственно, была уже не Москва, а подгородное место. Громадные пространства заняты были здесь капустой, картофелем, морковью, свеклой, огурцами и прочими огородными растениями. Огородный пояс занимал большие площади и доходил до Чесменки (Текстильщики) и Перервы.

К Симонову монастырю примыкала небольшая роща, также почти уничтоженная. В этой роще находился маленький «Лизин пруд», тот самый пруд, который описан был Карамзиным в его повести «Бедная Лиза». По Карамзину, Лиза утопилась в этом пруду от несчастной любви. Во времена же моего детства утопиться в этом пруду при самом яростном желании… было невозможно. Пруд был мелководный и грязный.

Замоскворечьем город кончался за Садовым кольцом. Дальше тянулись различного рода слободы, селения и луга. Например, у деревни Котлы существовали большие огороды. Зюзино лежало в пяти километрах от города и отделено было от него различного рода полями. Коломенское казалось далеким селом, и от Москвы его отделяло расстояние примерно в пять – семь километров.

На западе Москвы село Фили представляло собою настоящую деревню, где находилась знаменитая церковь конца XVII века, сохранившаяся до нашего времени.