Михаил Тихомиров - Труды по истории Москвы

Сергуля… которому в то время было девять или десять лет, играл важно и торжественно роль герцога. Однако с ним случилось маленькое происшествие.

Сергей в обыкновенной жизни говорил вместо слова «перчатка» – «черпятка». И во время бурного объяснения скупого рыцаря с сыном герцог величественно протянул руку и сказал Альберту: «Отдай черпятку». За это он был награжден зрителями бурными аплодисментами.

Реквизиты скупого рыцаря представлялись мне в те времена великолепными. Ведь сокровищница рыцаря была наполнена двумя вычищенными самоварами, различного рода посудой и прочей утварью, какой—то старой мебелью. Одним словом, на сцене стояло все, что нужно было хранить в сокровищнице скупого рыцаря.

Семья моего отца была, по существу, мелкобуржуазной. Однако среди своих сослуживцев отец выделялся стремлением дать детям образование, что в те времена было совсем не обычным делом. Большинство сослуживцев отца стремились скопить деньги, построить свой домик (не дачу, а именно домик), разбогатеть, чтобы построить два или три доходных дома в Москве. Это было мечтой тогдашних служащих Саввы Морозова. Они нередко говорили отцу: «Зачем вы, Николай Константинович, учите своих детей в гимназии. Отдали бы их в Мещанское училище. К пятнадцати – шестнадцати годам они могли бы уже служить». (Слово «служить» тогда приравнивалось к современному слову «работать», а словом «работа» обозначали и черную работу; «служить» же означало нести государственную или частную службу.) По—видимому, стремление учить детей ставилось отцу и в некоторую вину, но горячей защитницей нашего образования была мать. Ее связь со студенчеством, в кругах которого она вращалась в молодые годы, по—видимому, была одной из причин ее тяготения к образованию. Тяготел к образованию и мой отец, непрестанно читавший книги и бывший очень образованным человеком по своему времени. Судьба помешала ему выдвинуться на ученом поприще, потому что для простых людей в те времена, да еще людей с большим семейством, учиться было чрезвычайно трудно.

Второй сын, Владимир, был определен в только что открытое промышленное училище на Миусской площади – среднее учебное заведение, приравнивавшееся в те времена к реальным училищам, из которых можно было поступать в технические учебные заведения.

Сергей учился в гимназии. Меня, как далее будет видно, определили в Коммерческое училище. Младший брат учился тогда в гимназии. На его счастье, … когда он достиг… школьного возраста, не было никаких сомнений и… препятствий к тому, чтобы он учился в средней школе. А эти препятствия были очень большими для моих старших братьев, отчасти и для меня. В учебные заведения надо было платить по тому времени довольно большую сумму. Насколько я помню, в гимназию платили до ста рублей в год. Кроме того, надо было покупать учебники, одевать в форму, которая была обязательной, платить различного рода деньги по случаю тех или иных событий, давать деньги на завтраки. В целом, скапливалась большая сумма, очень трудная для обыкновенного конторщика, каким был мой отец у Саввы Морозова.

Эту великую заслугу моих родителей следует отметить. Она понятна далеко не каждому в наше время, когда образование стало столь доступным и даже обязательным, вследствие чего только ленивый человек, не имеющий стыда ни перед собой, ни перед обществом, не хочет учиться в среднем учебном заведении или высшей школе.

Естественно, что наша семья испытывала значительные затруднения. В первую очередь это выражалось в том, что квартиры, в которых мы жили, отличались далеко не высокими качествами. Наши квартиры отнюдь не были ни шикарными, ни большими. Чаще всего это были квартирки в три комнаты, что на семью в семь человек и в те времена не являлось чем—то роскошным, хотя москвичи в целом, может быть, и жили просторнее в своих маленьких деревянных домах, чем теперь.

Большинство квартир мною забыто. Та квартира, где я родился, находилась в Тетеринском переулке, но дом в настоящее время не сохранился. Чаще всего мы жили в Таганке. Один из этих домов до сих пор стоит. Он находится в небольшом переулке, выходящем в настоящее время на улицу Радищева с бывшей Гончарной улицы (ныне – улица Володарского). [Но] лучше я запомнил ту квартиру, где исполнялся «Скупой рыцарь». Домик этот стоит во дворе церкви Нового Пимена и до настоящего времени. Квартира была на втором этаже, очень сухая и теплая. Она принадлежала церковному причту и была покинута нами с большим сожалением, потому что в ней поселился какой—то вновь принятый в эту церковь дьякон. Квартира была небольшая, всего три комнаты, конечно, с деревянной лестницей.

Еще одна квартира была в переулке, носившем название Девкин … Слово «девка» означало тогда не вполне хорошее девичье состояние, и наше пребывание в Девкином переулке, когда я учился в Коммерческом училище, доставляло мне много неприятностей и насмешек со стороны моих сотоварищей и учеников.

Обычно квартиры наши снимались в некотором отдалении от Трехсвятительского переулка, где служил отец. Ходил он туда пешком, вставая обычно в шесть часов утра. Папа ставил для себя самовар, пил чай. Позднее его вставали мама и дети. Этот утренний час был самым лучшим в жизни отца, потому что никто ему не мешал, он читал то, что ему хотелось, с большим удовольствием, пил не меньше семи – восьми стаканов чая, после чего пешком отправлялся на службу. Служба эта, между прочим, была льготная. У Саввы Морозова она продолжалась всего семь часов – с девяти до четырех часов дня, с перерывом в полчаса на обед.

Название местностей, где находились наши квартиры, оставили у меня воспоминание по их странности: Антроповы ямы (насколько я помню, это было где—то в районе Сущевской улицы), Николы на Ямах и пр. От этих «ям» простиралось солидное расстояние до Трехсвятительского переулка, потому что трамваев первоначально еще в Москве не было, а конка была далеко и не везде.

Были и другие причины, по которым мы жили, как правило, в плохих квартирах. Они заключались в одной особенности жизни небогатых москвичей того времени.

Каждую весну, примерно, в апреле или в начале мая, в Москве совершалось своего рода вавилонское переселение. Небогатые квартиранты бросали свои квартиры и со всем скарбом переселялись на дачи. Под словом «дача» понималась иногда какая—нибудь крестьянская изба, которая снималась на четыре месяца, после чего снова подыскивалась квартира в Москве.

Раннее детство у всех происходит беспамятно. Только рассказы близких людей в какой—то мере говорят об этих «беспамятных» годах, иногда очень памятных для родителей. Впоследствии мне рассказывали, что мое рождение не вызвало особого восхищения у мамы, ожидавшей долгожданной девочки. Ее утешили только вещими словами акушерки, объявившей меня будущим «кормильцем». Акушеркино прорицание сбылось, и я впоследствии стал подспорьем для очень многих, обычно не получая взамен ничего или даже встречая простую черствость.