Михаил Тихомиров - Труды по истории Москвы

Впрочем, князья – владельцы выделенных им на территории Москвы особых слободок – были ограничены в своих правах. Им запрещалось держать в слободках торги, ставить лавки, торговать зерном; разрешалось только торговать съестными припасами. Права князей были ограничены, так как рассмотрение уголовных дел (убийство, кража с поличным) осталось в ведении большого московского наместника. [340]

Тем не менее, создание княжеских слободок в Москве начала XVI века было определенной уступкой старым феодальным обычаям. Значительная часть московской территории оказывалась в руках князей—совладельцев. Княжеские слободки, впрочем, существовали недолго. Из четырех младших сыновей Ивана III потомство имел только Андрей. Его сын Владимир Андреевич долгое время находился в заточении вместе с матерью. Позже он погиб при Иване Грозном, который своеобразно повторил практику своего деда, также выделив часть городской территории в опричнину. С точки зрения москвичей XVI века это не было новостью, а только повторением на других основах того, что совершил Иван III, накромсавший из московского посада и его ближайших сел владения для своих сыновей.

Отдельные слободы находились во владении бояр. Счастливый случай сохранил завещание князя Ивана Юрьевича Патрикеева, составленное в 1499 году. В нем перечислено большое количество ремесленников—холопов, живших на различного рода «местах» в Кремле и на посаде. Ему же принадлежала «Заяузкая слободка», а также слободка в Замоскворечье против села Семчинского (в 1476 г. «сгорела слободка княжь Юрьевская за Москвою рекою против Семчинского»). [341]

К княжеским и боярским слободкам надо прибавить слободки монастырские и церковные, а также отдельные дворы феодалов, разбросанные по всему городу. По справедливому замечанию П. П. Смирнова, «княжеский город XIV–XV вв., как кружево, был изрезан иммунитетами своеземцев—вотчинников, владевших в нем отдельными дворами, улицами, слободами и т. п.». [342]

Количество феодалов, которым принадлежали дворцовые места, дворы и слободки, конечно, было несравненно меньшим, чем количество принадлежавшей им «челяди», среди которой преобладало трудовое население – ремесленники, чернорабочие «страдные люди» и другие категории холопов и зависимых людей. Они составляли довольно многочисленную прослойку московского населения в XIV–XV веках.

Холопы и различные категории зависимых людей, которые иногда обозначаются в документах XIV–XV веков общими названиями «челядь», «люди купленные» и т. д., составляли значительную часть городского населения. О «людях купленных» упоминает уже первая духовная Ивана Калиты. Эти люди были записаны в великом свертке (свитке или столбце). Завещатель отказывает их сыновьям как свою собственность: «А ты ми ся поделять сынове мои». Холопов не только покупали, но и просто отбирали у опальных бояр, как поступил, например, великий князь Василий Дмитриевич, захвативший холопов боярина Федора Свиблова.

Количество княжеской, боярской, митрополичьей «челяди», естественно, было значительным. К ней принадлежали различного рода служители, чернорабочие, ремесленники. Князь Борис Васильевич Волоцкий завещал своей княгине больше 20 человек «з женами и з детми». Среди них упомянуты повар, сокольник и два управляющих княжескими селами (посельские). [343]

Такие же холопы обслуживали боярские семьи. Например, в духовной князя Ивана Юрьевича Патрикеева конца XV века перечисляются его холопы—ремесленники: хлебник, портной, бронник, трубник, мельник, повар, рыболов, садовник. Эти ремесленники обладали семьями, но были «людьми» Патрикеева. [344]

О челяди упоминает в своем завещании и митрополит Алексей (см. Приложение).

Различного рода служители и ремесленники удовлетворяли внутренние запросы феодальных хозяйств. Для этой цели служили повара, садовники, портные, сокольники и прочие «люди», перечисляемые в духовных грамотах. Количество их в боярских и княжеских хозяйствах колебалось от десятков до единиц, в зависимости от богатства владельцев. Но в том или в ином числе холопы обязательно входили в состав феодальной челяди. Исследователь русского холопства более позднего времени А. И. Яковлев пишет по этому поводу следующее: «Слуги не вольные … всегда находятся в особом приближении к своему повелителю и житейски даже ближе к нему, чем слуги вольные, могущие завтра смениться, отъехав к соседу, может быть, даже к врагу своего прежнего хозяина». [345]

Вот почему в междукняжеских договорах всегда отмечается безусловное право рабовладельца потребовать к себе беглого холопа. Такой беглый холоп, знавший секреты своего, господина, был опасным человеком, его надо было прибрать к рукам. И рабовладельцы старательно обеспечивали себя письменными документами на право владения холопом. «Полные грамоты» на холопов держали у себя даже великие князья как доказательство своего рабовладельческого права. «Полные» холопы переходили по завещанию от отца к сыновьям и дочерям или выходили по тем же завещаниям на свободу. [346]

Мы вправе говорить, что холопы и другие категории зависимых людей составляли значительную группу московского населения, несравненно б о льшую по своей численности, чем сами их владельцы, феодалы. Однако холопская масса сама по себе была неоднородной. В наиболее тяжком положении находилась княжеская и боярская челядь, выполнявшая различного рода домашние работы. Какими только именами не называют своих холопов их господа. Тут и «Возверни—губа», Шишка, Кулич, Перепеча, Саврас, Косой, Колено, Чиж, Жмых и т. п. Такие холопьи прозвища пестрят в завещаниях князей и бояр. [347]

Количество дворни в какой—то степени определяло общественное положение феодала. Отсюда стремление бояр и князей окружить себя слугами. Имеется любопытный рассказ о разбогатевшем простолюдине, который тотчас завел себе домашний обиход по боярскому образцу: и поставил двор себе, как некий князь, хоромы светлые и большие, и слуг многих собрал, предстоящих и предитекущих «отроков» в пышных одеждах; на трапезе его подавалось много кушаний обильных и дорогих, и питья благовонного много, и он ел и напивался вместе со своими слугами, и на охоту ездил с ястребами и соколами и кречетами, и псов множество имел, и медведей имел и ими забавлялся. Такова картина богатого боярского обихода. Автора, с такой художественностью изобразившего боярский быт начала XV века, не возмущает картина расточительства, а только то, что расточителем был простолюдин, разбогатевший благодаря тому, что он владел чудотворной иконой. [348]

Среди великокняжеских и княжеских холопов, впрочем, выделялись отдельные категории зависимых людей, находившихся как бы на грани холопства с вольной службой. Это были казначеи, тиуны, посельские, дьяки и другие люди, ведавшие княжеский «прибыток». [349]