Вячеслав Фомин - Варяги и Варяжская Русь. К итогам дискуссии по варяжскому вопросу

Приведенный материал показывает, что перечень предков здравствующих и упокоившихся князей, являющийся обязательным атрибутом письменной традиции эпохи Киевской Руси и периода политической раздробленности, не имеет никакого отношения к проблеме начала русской династии. Именно в русле данной традиции рассуждали Иларион и Иаков мних. Поэтому они, даже зная Сказание о призвании варягов, все равно из самых дальних предков Владимира могли назвать только Игоря и Ольгу, хотя те, конечно, не были «вторыми Адамом и Евой» (к тому же князь и княгиня олицетворяют собой Русь языческую и Русь уже начавшую приобщаться к христианству, и приход которой в лоно церкви восторжествует при их внуке Владимире). Поэтому, отсутствие в произведениях названных авторов Рюрика не может служить доказательством как небытия этой личности в нашей истории, так и легендарности Сказания (или его очень позднего «появления на свет»). Вместе с тем, совершенно ничего не значит, с точки зрения начальной точки отсчета родословной русских князей, и тот факт, что Иларион прилагал к Игорю прозвание (эпитет) «Старый». Это подтверждает «Слово о полку Игореве», автор которого, определяя хронологические рамки своего повествования, говорит: «Почнем же, братие, повесть сию от стараго Владимера до нынешняго Игоря». В другом месте он с горечью восклицает, устремляя свой взор на славное прошлое: «О! стонати Руской земли, помянувше пръвую годину и пръвых князей! Того стараго Владимира нельзе бе пригвоздити к горам Киевским!».

В обоих случаях, как подчеркивает В. И. Стеллецкий, термин «старый» означает «давний и прославленный» (знаменитый, известный всем)» Владимир (под ним обычно понимают Владимира Святославича). «Старым» автор «Слова» называет вместе с тем и Ярослава Мудрого, параллельно именуя его в том же значении как «давный великыи Ярославль». В том же смысловом ряду стоят выражения «старые словеса», «старое время» и, конечно, «минули лета Ярославля» [953]. Исходя из того, что «Слово о полку Игореве» «старыми» одновременно именует и отца и сына, нельзя, конечно, выводить, что русские конца XII в. родоначальником русских князей в равной степени мыслили то одного, то другого, то обоих сразу. Особое место этих действительно великих людей и великих князей в русской истории, что объясняет постоянную апелляцию к их авторитету на протяжении многих веков наших книжников, выразительно определил на страницах ПВЛ неизвестный летописец. В статье под 1037 г, говоря об Ярославе Мудром, он подчеркивает, что «при семь нача вера хрестьяньска плодитися и расширяти, и черноризьцы почаша множитися, и манастыреве починаху быти…. Якоже бо се некто землю разореть, другый же насееть, ини же пожинають и ядять пищю бескудну, тако и сь: отець бо его Володимер землю взора и умягчи, рекше крещеньемь просветив, сь же насея книжными словесы сердца верных людий, а мы пожинаем, ученье приемлюще книжное» [954].

То, что Иларион, называя Игоря «старым», не только не думал ставить его первым в ряд русских правителей, но и вообще не касался истоков их генеалогии, видно на примере других источников, дающих очень близкие по смыслу чтения. Так, в «Слове о житии и о преставлении великого князя Дмитрия Ивановича», написанном вскоре после смерти Донского, говорится, что он выступил против Мамая, « акы древний великий князь Ярослав Володимеровичь (здесь и далее курсив мой. — В. Ф. )…» [955]. В «Сказании о Мамаевом побоище» (Основная редакция XVI в. и ее варианты — Ундольский список второй четверти XVI в. и Забелинский конца XVII в.) отмечено, что по завершению Куликовской битвы князья и воеводы обратились к Дмитрию Ивановичу со следующими словами: «Радуйся, князю нашь, древний Ярослав (великий, древний Ярослав — Забелинский; « другии Ярослав » — Ундольский. — В. Ф. ), новый Александр, победитель врагом» [956]. Перед самим сражением московский князь, как согласно утверждают Основная редакция и ее варианты — Ундольский, Забелинский и Ермолаевский (список конца XVII — начала XVIII в.), «въздев руце на небо, нача плакатися, глаголя: «Владыко Господи человеколюбче, молитв ради святых мученик Бориса и Глеба, помози ми, яко же Моисию на Амалика и пръвому Ярославу на Святополъка, и прадеду моему великому князю Александру на хвалящегося короля римъскаго, хотящаго разорити отечьство его» [957].

В ряде списков «Сказания о Мамаевом побоище» (Основная редакция, ее Забелинский и Ермолаевский списки, Распространенная редакция, редакции Синопсиса 1680 г. и 1681 г. Пантелеймона Кохановского) Дмитрий Иванович, обращаясь к русским князьям с призывом на борьбу с Мамаем, напомнил им, что все они « гнездо есмя князя Владимера Святославича киевъского » [958]. В «Задонщине» дважды подчеркивается, что Дмитрий Иванович и Владимир Андреевич — « внуки святаго великаго Владимера Киевского », поминавшие « прадеда своего великого князя Владимера Киевского » [959]. Но в то же время в ней сказано, что Боян «пояша руским князем славы: первую славу Игорю Рюриковичу , вторую — великому Владимеру Святославичу Киевскому, третью — великому князю Ярославу Володимеровичю» [960]. В «Слове о житии и преставлении великого князя Дмитрия Ивановича» из князей эпохи Киевской Руси назван опять же только один Владимир: «Сий убо великый князь Дмитрей родися от благородну и от пречестну родителю, великого князя Ивана Ивановича и матере великые княгини Александры, внук же бысть князя великого Ивана Даниловича, собирателя Русьской земли, и корени святага и Богом сажденнаго саду отрасль благоплодна и цвет прекрасный царя Владимира , новаго Костянтина, крестившаго Русьскую землю…» [961]. В Кирилло-Болозерском списке «Задонщины» сказано, что «вещий Боян… пояше славу русскыим княземь: первому князю Рюрику , Игорю Рюриковичу и Святославу Ярославичу (так в тексте. — В. Ф. ), Ярославу Володимеровичю…». В Синодальном списке в этой же части читается, что Боян пел славу « первому князю рускому на земли Киевской Рурику , великому князю Володимеру Святославичу, великому князю Ерославу Володимеровичу» [962]. Книжники позднего времени, рисуя значимость Куликовской битвы, конечно, не могли не апеллировать к прославленным князьям прошлого (причем, к разным), абсолютно при этом не думая о начале правящего дома, как об этом не думал их дальний предшественник Иларион, подчеркивающий значимость обращения Руси к христианству и роль в том Владимира Святославича. Отсутствие «варяжской» версии начала династии киевских князей в «Слове о полку Игореве», видимо, связано с давним противостоянием двух ветвей Ярославова дома, идущим со времени Владимира Мономаха и Олега Святославича, деда Игоря Святославича, центральной фигуры «Слова». Его автор, у которого исследователи отмечают «очевидную» близость к Ольговичам, «глубокую симпатию» к своему герою [963], и в центре внимания которого не только он, но вообще все «Ольгово хороброе гнездо…» [964], мог, в связи с этим, проигнорировать Сказание о призвании князей и его главного действующего лица Рюрика. А именно Мономаховичами, заключал А. Г. Кузьмин, насаждалась варяжская легенда, и, «похоже, что, кроме них, никто и не выводил свое начало от Рюрика» [965].