Вячеслав Фомин - Варяги и Варяжская Русь. К итогам дискуссии по варяжскому вопросу

В русском переводе Хроники Амартола, который был сделан в XI в., при описании нападения руси на Константинополь в 941 г., сказано, что «приплоу роусь на Констянтиньтрад лодиами… от рода вяряжеска соущим», хотя в подлиннике русь. выводится «из рода франков» (γενους των φραγγων). Но в статье Хроники под 744 г., где речь идет о событиях уже не русских, а западноевропейских, «франки» переведены как «немцы» («под властью Немечскою приим с всею Италиею…»). В. М. Истрин в комментарии отмечал, что фраза «от рода варяжеска» указывает на русского переводчика-киевлянина, который правильно отождествил варягов с франками, по оценке историка, «со своей точки зрения». Как полагал ученый, для южного славянина такое подразделение франков на немцев и варягов в зависимости от действия тех и других, «было бы недоступно». Дело в том, рассуждал он, что в Византии существовал особый наемный вспомогательный корпус, который византийские писатели называют то ρος, то βαραγγοι, но чаще — последним именем. Вместе с тем, у тех же византийских писателей βαραγγοι, как вспомогательное войско, соединяется иногда с франками, называясь вместе с ними «союзными корпусами». Таким образом, заключал Истрин, передача γενους των φραγγων как «род варяжский» следует объяснить хорошим знанием русским переводчиком военного устройства Византии [1107]. Думается, что объяснение тому лежит в другой плоскости. Как известно, франками в Византии было принято именовать всех западноевропейцев [1108]. Поэтому, византийцы, зная о выходе руси из пределов Западной Европы, естественно относили ее к «роду франков». Русский же переводчик произвел замену непонятного для своих соотечественников слова «франки» на адекватный ему по смыслу термин «варяги» [1109], которым на Руси уже в XI в. именовали определенную часть западноевропейского мира.

В Толковой Палее читается, «иже от Афета языци изыдош и в части где седят. 1. варяжеск. 2. язык словенеск. 3. чюдь. 4. ямь. 5. лоп. 6. перма. 7. корела. 8. печера. 9. утра. 10. литва. 11. ятвази. 12. пруси…» [1110]. По мнению А. А. Шахматова, Палея представляет собой болгарский памятник, перешедший на Русь в XI веке [1111]. Он же утверждал, что имени русь перечня ПВЛ («В Афетове же части седять русь, чюдь и вси языци: меря, мурома, весь, моръдва, заволочьская чюдь, пермь, печера, ямь, угра, литва, зимегола, корсь, летьгола, любь» [1112]) в Палее соответствуют «Варяжский и Словеньскый язык; замену Руси двумя языками понять трудно». Учитывая, что в летописном перечне народов «Афетовой части» название «словене» отсутствует, ученый посчитал это свидетельством «в пользу большой древности палейской редакции этого перечня», который нельзя, таким образом, возвести к летописному. Замена словен русью, рассуждал он, естественна для редактора ПВЛ, подчеркивая при этом, что «летописный перечень не мог быть заимствован непосредственно из Палеи». По его предположению, редакторы обоих памятников пользовались «одним общим источником» [1113]. Текст Палеи об «Афета языци» уже по содержанию, заключал Шахматов позже, восходит к русскому источнику, т. е. к ПВЛ, материал которой был переработан составителем Палеи с учетом тех сведений, которые он имел о соседних народах [1114]. Но вероятнее всего, что под фразой о языке «варяжеском» Палеи, исходя из общего, а не конкретного значения термина «варяги», понимаются западноевропейские народы, перечень которых отсутствует среди народов «Афетова» языка (но который присутствует, например, в летописном описании «Афетова колена»: «Афетово бо и то колено: варязи, свей, урмане, готе, русь, агняне, галичане, волъхва, римляне, немци, корлязи, веньдици, фрягове и прочии…»), исключая из них лишь славянские, в том числе и те, что исповедовали католицизм. Западноевропейские народы — это часть «Афета языци», и они или какое-то их общее название должны, конечно, присутствовать в перечне Толковой Палеи.

Представление о значении термина «варяги» в послекиевский период дает мирный договор новгородцев «с всеми немьцкыми сыны, и с гты, и с всем латиньскым языкомь», который исследователи обычно относят к 1189–1199 гг. (В. Л. Янин датирует его 1189–1191, Е. А. Рыбина и А. Л. Хорошкевич 1191–1192) [1115]. В нем готы называются либо «немцами», либо упоминаются под своим именем отдельно от «немцев», Готланд именуется «Гъцк берег», Западная Европа «Немечьской землей», а ее жители «немцами». И интерес вызывает следующий пункт договора: «Оже емати скот варягу на русине или русину на варязе, а ся его заприть, то 12 мужь нослухы, идеть роте, възметь свое» [1116], т. е. термин «варяги» абсолютно равнозначен словам «немцы» и «латины» (в данном случае «латиньский язык») и обозначает вместе с ними всю совокупность многочисленных западноевропейских партнеров Новгорода, в будущем составивших мощный Ганзейский торговый союз. Исследователи отмечают тесную близость документа к Русской Правде, а приведенную выдержку из него напрямую связывают с 15 статьей Краткой Правды, которой воспользовались при составлении договора («Аже где възыщеть на дроузе проче, а он ся запирати почнеть, то ити ему на извод пред 12 человека; да аще боудеть обидя не вдал боудеть достино емоу свои скот, а за обиду 3 гривне») [1117]. Этот вывод подтверждает и архаичный денежный счет «скот», который уже столетием раньше, в XI в. являлся пережитком и в дальнейшем отмирает раньше, чем куны [1118]. Таким образом, договор отражает не только традицию бытования термина «варяги» в последние десятилетия XII в. в значении «западноевропейцы», но и практику его давнего функционирования в этом значении [1119].

Остается добавить, что в рассматриваемом договоре термин «варяги» применен в практике новгородского делопроизводства в последний раз. Вместо него с тех пор в том же смысловом значении в актовом материале используется термин «немцы». Дополнительные свидетельства в отношении значения термина «варяги» применительно ко времени составления Начальной летописи дает НПЛ: она сообщает под 1152, 1181, 1217 и 1311 гг. о пожаре Варяжской церкви (под 1217 добавлено, что в ней «из-горе товар вьсь варязьскыи бещисла»), под 1188 г. — «рубоша новгородьце варязи на гътех, немьце в Хоружьку и в Новотържьце; а на весну не пустиша из Новагорода своих ни одного мужа за море, ни съла въдаша варягом, нъ пустиша я без мира», под 1201 — «А варягы пустиша без мира за море…. А на осень придоша варязи горою на мир, и даша им мир на всей воли своей», под 1204 г. — о варягах, защищавших Царьград, под 1299 г. — о Варяжской улице [1120]. «Ультранорманист» М. П. Погодин, конечно, не сомневался, что эти показания лишний раз говорят в пользу норманства варягов эпохи Киевской Руси [1121].

Под Варяжской церковью обычно понимают церковь св. Олава на Готском дворе [1122]. При этом исследователи убеждены, что НПЛ различает Варяжскую и Немецкую церкви, соответственно Готского и Немецкого дворов [1123], существовавших в Новгороде с конца XII в. [1124](НПЛ сообщает о Немецком дворе под 1272, 1275, 1299, 1359, 1391 гг., о Готском под 1403, 1405 гг.; оба двора упомянуты в проекте договора Новгорода со своими западными партнерами 1269 г. [1125]). Имеется новгородский памятник (списки XVІ-XVІІІ вв.) «Повесть о посаднике Добрыне» (вариант «Повесть о построении Варяжской божницы в Новегороде»), который рассказывает, как «немецкие» купцы, представлявшие собой Ганзейский союз, обратились к новгородцам с просьбой отвести им место под строительство «божницы». Получив отказ, они подкупили посадника Добрыню и добились при его содействии разрешения поставить свою «ропату» на месте православной деревянной церкви Иоанна Предтечи на Торгу, которая в связи с этим была перенесена на другое место. Добрыню постигла заслуженная кара: сброшенный вихрем в Волхов он утонул, не удостоившийся, таким образом, погребения по православному обряду [1126]. В Синодском списке «Повести» (конец XVII в.), выделяемом А. И. Никольским в «особую редакцию», отсутствует термин «немцы» и во всех случаях западноевропейские купцы именуются «латини» («иностранницы латинския веры»), их церковь «латинской ропатой», а сам Добрыня охарактеризован «латинским поборником». Конец XV — начало XVI вв. ученый назвал как приблизительное время составления и записи памятника. Е. А. Рыбина, продолжая мысль Никольского, выделяет две независимые друг от друга редакции «Повести»: XII в., которую видит в Синодском списке, и XV в. Присутствие в последней термина «латины», значение которого ею понято слишком конкретно, она объясняет тем, что «читаемый при богослужении текст должен был подчеркнуть иную веру иноземцев» [1127].