Вячеслав Фомин - Варяги и Варяжская Русь. К итогам дискуссии по варяжскому вопросу

Взгляд большинства дореволюционных исследователей на летопись выразил М. П. Погодин, подчеркнув, что ПВЛ «достоверна в главном, подтверждаясь свидетельствами иностранными». Следовательно, заключал ученый, наша древнейшая история достоверна, и что «ее должно начинать с 9… а не с 12, не с 11, даже не с 10 столетия, как бредят некоторые» [829]. Позицию части советских историков по отношению к летописи озвучил Б. Д. Греков, указав, что она «наш наиболее полный и достоверный источник», и что творчество ее создателей было «основано на совершенно точных документах… а не на фантазии…», в связи с чем она «заслуживает большего доверия, чем ей часто оказывают многочисленные скептики». Взгляд М. Д. Приселкова на ПВЛ он назвал «априорным», несоответствующим действительной значимости ее как источника, и отметил «крайний и ничем не оправданный скептицизм» В. А. Пархоменко к летописным известиям за IX–X века. В. В. Мавродин, солидаризируясь с Грековым, призвал «к защите источника от «источниковедов», радостно, захлебываясь, сообщающих, по их мнению, о недостоверности того или иного документа, того или иного сообщения». При этом он констатировал, что даже в работах Шахматова и Приселкова «чувствуется непомерное, нездоровое, граничащее со снобизмом, стремление во что бы то ни стало построить свою гипотезу и даже в том случае, если указание летописи не вызывает никаких сомнений в его достоверности» [830]. Вместе с тем, советские историки были далеки от абсолютизации показаний Начальной летописи. Как совершенно справедливо говорил, например, Греков, летописец преследовал «определенные политические задачи. Поэтому отношение наше к летописи как к историческому источнику должно быть сугубо осторожным» [831].

Исчерпывающим ответам «скептикам», выражающим недоверие ПВЛ, являются труды выдающихся историков XX в., доказавших раннее возникновение летописи, а следовательно, достоверность большинства ее известий. Н. К. Никольский показал, что повести о полянах, следы которых сохранились в ПВЛ, складывались еще в дохристианский период. Эмигрант В. А. Мошин отстаивал давно высказанную точку зрения, что летописные записи в Киеве велись с середины IX в. [832]М. Н. Тихомиров, заостряя внимание на том факте, что летописные известия за вторую половину X в. «более точные и более подробные», чем за первую половину XI в., убедительно продемонстрировал наличие произведений летописного жанра в конце X — начале XI в., составивших затем первоначальное ядро ПВЛ. Таковыми, по его мнению, были «Сказание о русских князьях X в.», ведшее свой рассказ от Игоря до вокняжения Владимира, и «Повесть о начале Русской земли», излагавшая события от основания Киева до смерти Олега. При этом ученый справедливо подчеркнул, что «летописные своды были не начальной, а заключительной стадией исторических обобщений…», завершали собой итог многолетней предшествующей работы [833]. Л. В. Черепнин выделил свод 996 г., в основе которого лежала, по его мнению, старинная повесть о полянах-руси. Б. А. Рыбаков считал, что первые летописные записи появились в 60-х гг. IX в., уделяя при этом оправданное внимание статьям Никоновской летописи за 860-880-е гг. и видя в них отражение «Оскольдовой летописи». Затем они велись (не систематически) на протяжении всего последующего столетия. А в 996–997 гг. в Киеве был создан первый летописный свод, вобравший в себя предшествующие годичные записи, сведения из византийских источников, придворную эпическую поэзию, информацию самого летописца, отдельные сказания, записанные в X веке. Исследователь также не сомневался, что в 1050 г. в Новгороде была создана летопись, доведенная затем с продолжением до 1079 г., в основу которой был положен киевский свод конца X в. (997 г.), и названная им «Остромирова летопись» [834].

А. Г. Кузьмин, твердо полагая, что «какие-то записи исторического характера неизбежно возникали уже в IX веке», говорил о начале русского летописания во второй половине X в., причем, по его словам, оно велось сразу же в нескольких центрах. Недавно он, подчеркнув, что «живые рассказы о событиях X в. могли быть записаны только в X в.», увязал внесенный в летопись рассказ о расселении славян вообще и полян-руси, в частности, с Дуная с христианской общиной в Киеве при Ильинской церкви первой половины X в, имевшей археологически прослеживаемую связь с Моравией. На конкретном материале Кузьмин продемонстрировал необходимость использования при изучении летописей, наряду с традиционным текстологическим анализом, и анализ исторический (выяснение идейного содержания летописей), доказал, что летопись не является, как это полагают и сейчас, чередой записей, сменяющих друг друга летописцев, а есть свод «нередко противоречащих друг другу летописных и внелетописных материалов», отразивших «множественность», по его словам, историографических традиций и идейных течений времени расцвета Киевской Руси, отстаивал принципиально важный вывод о связи текста с породившей его общественной средой, выявлением которой и должен заниматься в первую очередь исследователь. В связи с чем сам вопрос о начале летописания ученый ставил более широко, чем это принято в литературе, ибо на Руси, правомерно отмечал он, кроме летописей существовали разные формы исторических сочинений, и в них не обязательно могла присутствовать хронологическая сетка.

Доказывая, что начало летописания относится к первой половине княжения Владимира (до 996), Кузьмин обосновал наличие в Киевской Руси нескольких летописных традиций, которые ошибочно сводят только к традиции Киевского Печерского монастыря. Само оформление Начальной летописи во втором десятилетии XII в. он связал с другим киевским монастырем — Выдубицким. Применительно к XI в. ученый выделил два этапа редакторской работы: 50-60-е и 70-80-е годы. На первом из них была создана, по его мнению, основная редакция ПВЛ, где были поставлены проблемы начала Руси, читались повести о русских князьях, и была введена абсолютная хронология. Тогда же в нее был впервые привлечен с большими сокращениями новгородский источник. Автором этой редакции Кузьмин считал летописца, отстаивавшего интересы сыновей Ярослава Мудрого против Всеслава Полоцкого. Второй этап работы над летописью исследователь объяснял частой сменой владений киевского стола (1068–1078) и связал его с Десятинной церковью, с летописцем — «западником», симпатизировавшим Изяславу Ярославичу и его сыну Ярополку. И этот летописец создал труд, в котором были представлены основные сюжеты ПВЛ, многие чтения которого были сокращены или даже изъяты в редакции летописи начала XII века. При этом Кузьмин не исключал, что какая-то часть текстов заново была внесена в состав ПВЛ в 20-е гг. XII века. Он обращал внимание на то важное обстоятельство, что все ее редакции сохранились именно там, где княжили потомки Мономаха. Идею о существовании Начального свода 1095 г., который А. А. Шахматов видел в НПЛ младшего извода, историк отверг, показав, что «никакого рубежа около 1095 года в летописях нет»: ибо до 1110 г. совпадают тексты Лаврентьевской и Ипатьевской летописей, до 1115 г. использован киевский источник в НПЛ [835]. Ныне П. П. Толочко, идя в русле рассуждений прежде всего Б. А. Рыбакова, приводит дополнительные соображения в пользу возникновения «киевской исторической письменности» во времена Аскольда и создания в Киеве в 996 г. летописного свода [836].