Александр Широкорад - Портреты Смутного времени

Отказ Мстиславского от престола не был ни ломаньем, ни данью московским традициям. Федор Иванович явно не хотел повторять судьбу «принца крови» Василия Шуйского, который в 1606 году имел куда большую популярность в стране и большую легитимность, чем Гедиминович Мстиславский, а главное, ситуация в стране была на порядок стабильнее. Да и Мстиславский во многих аспектах проигрывал Гедиминовичу В. В. Голицыну. К тому же Мстиславский хоть и был женат дважды (на Ульяне, умершей в 1586 году, и на Домне Михайловне Темкиной-Ростовской, пережившей мужа на шесть лет и умершей в 1630 году), но потомства не имел. Не имели потомства и его ближайшие родственники. Со смертью Федора Ивановича род Мстиславских пресекся. Так что в случае избрания Мстиславского на престол надо было сразу готовиться к новому династическому кризису. Зато в случае избрания королевича Владислава Мстиславский мог стать регентом, то есть фактическим правителем государства при малолетнем царе, который даже не знал русского языка.

Ф. И. Мстиславский тайно вступил в сношения с гетманом Жолкевским. 20 июля 1610 года польское войско выступило из Можайска к Москве.

Гермоген всеми силами противился избранию Владислава, не без оснований видя в этом угрозу самому существованию православной церкви. С ведома патриарха, но без его подписи пошла по городам грамота, направленная против избрания Владислава: «Видя меж православных христиан междоусобие, польские и литовские люди пошли в землю государства Московского и многую христианскую кровь пролили, и церкви божии и монастыри разорили, и образам божиим поругаются, и хотят православную христианскую веру в латинскую превратити. И ныне польский и литовский король стоит под Смоленском, а гетман Жолкевский... в Можайске, а иные литовские люди и русские воры пришли с вором под Москву и стали в Коломенском. А хотят литовские люди, по ссылке с гетманом Жолкевским, государством Московским завладеть и православную христианскую веру разорить, а свою латинскую веру учинить».

Наконец, и сам патриарх тряхнул стариной, вышел на Лобное место и начал уговаривать народ избрать на престол православного человека. Гермоген стращал народ примерами из древней и новой истории: «Помните, православные христиане, что Карл в великом Риме сделал!» Но народу было не до Карла и не до великого Рима, а современник по этому поводу отметил: «Все люди посмеялись, заткнули уши чувственные и разумные и разошлись».

Тушинский патриарх Филарет, попытавшийся бежать в Польшу, но силой возвращенный в Москву, тоже полез на Лобное место и обратился к людям: «Не прельщайтесь, мне самому подлинно известно королевское злое умышленье над Московским государством: хочет он им с сыном завладеть и нашу истинную христианскую веру разорить, а свою латинскую утвердить».

Естественно, что народ и это увещевание оставил без внимания. Замечу, что Филарет в отличие от Гермогена действовал корыстно и лицемерно. Он параллельно вел агитацию и за своего сына Михаила, и за королевича Владислава, в зависимости от ситуации и компании, в которой он находился.

В августе 1610 года большинству жителей Москвы, от бояр до посадских, представлялась единственная альтернатива: Тушинский вор или королевич. А всякие разговоры об избрании на престол третьего лица казались бредом. Да и кого мог предложить патриарх в цари? Честолюбивого и беспринципного, а вдобавок и глупого князя В. В. Голицына? Или четырнадцатилетнего подростка Михаила с его тушинской родней? Надо сказать честно, не только семибоярщина, но и большинство жителей Москвы желали Владислава. И в чем-то их можно было понять: утопающий хватается за соломинку. В такой ситуации Гермогену ничего не оставалось делать, как уступить.

27 августа 1610 года на полдороге между Тушином и Москвой состоялась торжественная присяга москвичей королевичу Владиславу. В первый день присягнули десять тысяч человек, а гетман Жолкевский, со своей стороны, от имени Владислава присягнул в соблюдении договора. На следующий день присягали уже в Москве, в Успенском соборе Кремля в присутствии Гермогена. Туда пришли русские тушинцы, прибывшие под Москву с Жолкевским: Михаил Салтыков, князь Мосальский и другие. Когда они подошли для благословения к патриарху, тот сказал им грозно: «Если вы пришли правдою, а не лестию, и в вашем умысле не будет нарушения православной вере, то будь на вас благословение от всего вселенского собора и от меня грешного, если же вы пришли с лестию, с злым умыслом против веры, то будьте прокляты». Салтыков со слезами на глазах стал уверять Гермогена, что будет у них истинный государь, и патриарх благословил его. Но на Михаила Молчанова Гермоген закричал: «Окаянный еретик! Тебе не след быть в церкви», — и велел немедленно выгнать его.

С гетманом Жолкевским бояре подписали вполне приемлемые условия (кондиции), при которых мог быть коронован Владислав. В частности, он должен был вначале принять православную веру, а затем получить корону. Отец же его король Сигизмунд полностью отстранялся от русских дел и даже не мог приезжать в Москву. Если бы поляки четко выполнили все условия договора, то со Смутой в Русском государстве было бы покончено в считанные недели, а на московским престоле утвердилась бы династия Ваза. Эх, забавная ситуация сложилась бы в Европе: в трех сильных государствах на престолах сидели бы родственники из семейства Ваза. На Руси — православный царь Владислав Ваза, в Польше — его отец-католик, а в Швеции — его двоюродный братец-протестант.

Но вероятность такого исхода с самого начала была равна нулю. Подписывая договор с боярами, Жолкевский знал, что король Сигизмунд никогда не согласится с его условиями. Причем тут имело место не превышение Жолкевским своих полномочий. Вспомним, как Сигизмунд еще год назад рассылал грамоты, где представлял себя радетелем православия. И Сигизмунд, и Жолкевский прекрасно понимали, что без обмана им никогда не удастся завладеть Московским государством. Всех войск короля и всех частных польских армий не хватило бы, чтобы взять Москву. Да и одна попытка сделать это сплотила бы страну в борьбе против ляхов.

Король Сигизмунд хотел сделать с Московским государством то, что было ранее сделано с Литвой, с Малой и Белой Русью. Он желал иметь одно государство, одну веру и одного короля. И для этого Сигизмунд и Жолкевский действовали по принципу, «чем чудовищнее ложь, тем больше ей верят».

Подойдя к Москве, Жолкевский постарался удалить оттуда наиболее опасных политиков — Василия Васильевича Голицына и митрополита [65] Я его называю ростовским митрополитом, поскольку он так именовался в дошедших до нас документах. Филарета. Для этого их включили в посольство, отправленное в Польшу.