Николай Костомаров - Самодержцы московские: Иван III. Василий III

Таковы были меры против отъездов; строгие меры предпринимались также против людей, которые толковали о другом дружинном праве, праве совета: мы видели, что Берсень Беклемишев подвергся опале за то, что смел противоречить великому князю; недовольный боярин жаловался на перемены, произведенные Софиею и ее сыном; жалобы эти имели следствием то, что Берсеню отрубили голову; дьяк Федор Жареный, который осмелился также жаловаться, был бит кнутом и лишился языка. Строго наказывалась и отговорка от службы: дьяк Третьяк Далматов, которому велено было ехать послом к императору Максимилиану, объявил, что не имеет средств к этой поездке; его схватили и заточили навеки на Белоозеро, имение отобрали в казну.

Титул Василия был следующий: «Великий государь Василий, Божиею милостию государь всея Руси и великий князь владимирский, московский, новгородский, псковский, смоленский, тверский, югорский, пермский, вятский, болгарский и иных, государь и великий князь Новгорода Низовской земли и черниговский, и рязанский, и волоцкий, и ржевский, и бельский, и ростовский, и ярославский, и белозерский, и удорский, и обдорский, и кондинский, и иных».

Титул царя употреблялся в тех же случаях, как и при Иоанне III. В письмах к великому князю от людей незначительных со времени Василия попадаются уменьшительные уничижительные имена: так, великий князь приговорил однажды с боярами отправить в Крым послом незначительного человека, среднего, и послали Илью Челищева, который в грамотах своих к великому князю подписывался: «Холоп твой, Илейка Челищев, челом бьет», тогда как другой посол, сын боярский Шадрин, подписывался: «Васюк»; в грамотах от великого князя к ним обоим писали так: «Нашему сыну боярскому, Василью Иванову, сыну Шадрина, да ближнему нашему человеку Илейке Челищеву».

Упоминая об этих сношениях, подробно рассказывая о войнах с Литвою, с Крымом, о взятии Смоленска, Пскова, летописцы едва мимоходом упоминают о присоединении к Москве Великого княжества Рязанского и княжеств Северских. Мы видели, что удельный рязанский князь Федор, умирая бездетным, отказал свой удел Иоанну III; таким образом, часть самого города Рязани и место Старая Рязань принадлежали к Москве еще при Иоанне III, и сын его Василий еще прежде окончательного присоединения Великого княжества Рязанского уже назывался рязанским.

Мы видели, как Иоанн III распоряжался Рязанью во время малолетства великого князя ее Ивана Ивановича; Василий продолжал распоряжаться таким же образом.

Когда великий князь рязанский вырос, то увидал себя не больше как наместником великого князя московского; ему оставалось на выбор: или добровольно снизойти на степень служебного князя, или отчаянными средствами попытаться возвратить прежнее значение; он решился на последнее. Василию московскому дали знать, что великий князь рязанский вошел в частые сношения с крымским ханом Магмет-Гиреем и даже хочет жениться на его дочери.

Василий послал звать рязанского князя в Москву; тот сначала не хотел ехать, предвидя участь, его ожидавшую; но что случилось с князьями нижегородским и тверским, то же самое случилось теперь и с рязанским: приближенный боярин его Семен Крубин (Коробьин?) предался на сторону Василия и уговорил своего князя отправиться в Москву, где его схватили и посадили под стражу, а мать его заключили в монастырь.

Это было в 1517 году; в 1521 году, пользуясь нашествием Магмет-Гирея, рязанский князь успел убежать из Москвы и скрыться в Литву. Магмет-Гирей отправил к Сигизмунду послов с требованием, чтоб король отпустил с ними рязанского князя в Крым. Сигизмунд отвечал: «Великий князь рязанский приехал к нам по опасной нашей грамоте, по обещанию нашему, что он может свободно к нам приехать, свободно и уехать. Мы ему говорили и советовали, чтоб он ехал к тебе, и от своего имени обещали ему, что ты посадишь его на Великом княжестве Рязанском, но он никак не хотел к тебе ехать. Потом мы призывали его к себе в другой раз и говорили, что ты добудешь ему отчину по своему письменному обещанию, которое дал нам, а иначе без тебя он никаким образом не будет в состоянии возвратить себе стола. Мы советовали ему это в той мысли, что если ты посадишь его на Рязани, то один приобретешь добрую славу; если он будет в твоих руках и узнают о том его подданные – рязанцы, то они и без твоей сабли сами со всею землею тебе поддадутся; ты сделаешь его своим слугою, а чрез его землю можешь и того общего нашего неприятеля, московского, привести к себе в такую же повинность, в какой предки его находились к твоим предкам. Наконец мы рязанского князя уговорили: он объявил согласие свое ехать к тебе, но только с условием, чтоб ты дал ему залог (заставу); если ты его на Рязани не посадишь, то должен отпустить, и когда отпустишь, тогда и залог твой к тебе возвратится. Подумай об этом и объяви нам немедленно, на что решишься».

С рязанцами, которые отличались смелым, непреклонным характером, было поступлено так же, как с новгородцами и псковичами: многочисленными толпами переселяли их в другие области.

Вслед за Рязанью пала другая отчина Святославова рода – княжество Северское. Но в это время здесь уже не было Ольговичей: их волости держали потомки Иоанна Калиты московского, два Василия – один Семенович, внук Можайского, князь Стародубский, другой Иванович, внук Шемяки, князь Новгорода Северского. Эти князья давно уже питали друг к другу непримиримую ненависть и, не смея затевать явных усобиц, обносили друг друга пред великим князем московским. Шемячич, по некоторым известиям, уже сгубил несколько князей своими наветами; с другой стороны, еще отец стародубского князя, Семен, обговаривал Шемячича Иоанну III; Василий продолжал отцовские обговоры; ненависть его к Шемячичу была так велика, что он говорил: «Одному чему-нибудь быть: или уморю князя Василья Ивановича, или подпаду гневу государеву».

Вместе с князем Пронским он прислал в Москву обвинение против Шемячича; последний, узнав об этом, отправил в Москву своего посланца умолять великого князя, чтоб позволил ему приехать к себе и оправдаться. Тон записи, по которой должен был говорить великому князю посланец Шемячича, очень любопытен: он показывает, на какую низкую степень сошли владетельные князья перед московскими господарями всея Руси.

«Ты б, государь, – пишет Шемячич великому князю, – смиловался, пожаловал, велел мне, своему холопу, у себя быть, бить челом о том, чтоб стать мне пред тобою, государем, очи на очи с теми, кого брат мой, князь Василий Семенович, к тебе, господарю, на меня прислал с нелепицами. Обыщешь, господарь, мою вину, то волен Бог да ты, господарь мой, голова моя готова пред Богом да перед тобою; а не обыщешь, господарь, моей вины, и ты б смиловался, пожаловал, от брата моего, князя Василия Семеновича, оборонил, как тебе господарю Бог положит по сердцу, потому что брат мой прежде этого сколько раз меня обговаривал тебе, господарю, такими же нелепицами, желая меня у тебя, господаря, уморить, чтоб я не был тебе слугою».