Виктор Баранец - Ельцин и его генералы

Тогда Шапошников заявил:

— Раз офицеры хотят, чтобы в отставку ушел Главком, я могу это сделать хоть сейчас!

И опять раздались аплодисменты. Маршал покинул зал… Вслед ему свистели… Группа генералов и полковников кинулась за кулисы следом за маршалом. Его преемник на посту Главкома ВВС генерал-полковник авиации Петр Дейнекин объявил, что если нападки на Шапошникова не прекратятся, то делегация Военно-воздушных сил покинет собрание. Шапошникова стали упрашивать возвратиться в зал. Он вернулся.

Судя по тому, как представители аппарата президента

России, присутствовавшие на Офицерском собрании, мотались в комнату с телефонами, Ельцин внимательно следил за этим драматическим спектаклем.

В какой-то степени разрядить обстановку удалось президенту Казахстана.

Участники собрания в перерывах поговаривали, что Ельцин поступил с Назарбаевым непорядочно, когда решался вопрос в Беловежской пуще Нурсултана Абишевича обошли вниманием. Офицеры считали, что это было сделано специально: Назарбаев мог сильно испортить обедню тем, кто замышлял «на троих».

Суть его речи сводилась к тому, что надо бы всем президентам, порешившим под Минском Союз, самим внятно объяснить армии, что произошло. Назарбаев сказал то, о чем думали пять тысяч людей в зале. Да что там пять тысяч — вся армия.

И тут началось! Разъяренные офицеры с трибуны и с мест стали требовать приезда Ельцина. За ним тут же послали гонцов. Часа через полтора Ельцин приехал, его появление на трибуне офицеры встретили свистом и топотом. Это вместо аплодисментов, к которым Ельцин уже до того привык, что в ожидании их специально делал большие паузы между предложениями. А иногда и бросал реплики: «А теперь можно и поаплодировать».

Шапошников призывал офицеров к порядку. Кого-то из наиболее буйных охранники поволокли из зала.

Когда президент стал говорить о каких-то тысячах долларов, которые смогут получить бесквартирные офицеры, чтобы построить себе коттеджи, его уже вообще не слушали.

Шапошников объявил перерыв.

В кремлевском туалете выстроилась длинная очередь к писсуарам. Кто-то из войсковых острячков спросил:

— Что, ссыте, ребята?

Такой же остряк откликнулся:

— Если не будем ссать, кто-то может обкакаться!

Смех. Все поняли, о чем речь…

Очень ароматные получились разговорчики.

В тот день мне показалось, что еще немного — и офицерские полки начнут захватывать оружие.

Шапошников, издерганный, потерявший свой обычный лоск и совсем уже не куртуазный, выходил из зала в сопровождении охранников, и уже никто ему вслед не подсвистывал… Приходило трезвое осознание реальности: Союза уже нет. Нет уже и нашей общей армии. Конечно, мы могли бы попытаться «навести порядок» от Калининграда до Владивостока. Но очень уж хорошо отпечатался в памяти август — тухлые яичные желтки на зеленой броне танков и красная кожура вонючих помидоров на вороненых стволах автоматов. Россия вступала в эпоху всеобщего и безрезультатного демократического трепа и общенационального «вероисповедания».

В номерах Центральной гостиницы Советской Армии, в этих маленьких музейных комнатах братских офицерских застолий и ненасытных половых боев с нашими московскими любовницами, породненные океанскими походами и войсковыми маневрами, семейной теплотой больших и малых гарнизонов, гранеными стаканами, стоя, мы пили русскую водку за Советскую Армию. А потом полковник Слава Ренькас, наш вечный юморист и душа коллектива, вызвал по телефону дюжину такси и заказал столько же ящиков шампанского. Мы гоняли машины по ночной Москве. Стреляли бутылочные пробки, била в пьяные глотки винная струя. Вино было никакое, как на поминках.

Недобрым словом вспомнили Шапошникова. Кто-то сказал:

— Ребята, перестаньте, он такой же несчастный, как и мы…

И никто не возразил. Командир был такой же беспомощный, как и все войско.

…К весне 1992 года почти во всех республиках СНГ были сформированы министерства обороны. Были назначены и министры. Ельцин несколько раз обращал на это внимание Шапошникова и намекал ему, чтобы тот занял такой же пост в России.

Шапошников считал, что Комитет по обороне, возглавляемый его первым заместителем генералом Павлом Грачевым, в большой степени играет роль российского военного ведомства. К тому же у маршала еще таилась надежда, что процесс окончательного растаскивания единых ВС удастся остановить. Создание же российского Минобороны будет как бы сигналом другим государствам к окончательному разделу армии.

Но в Кремле уже думали совершенно по-другому… В середине марта 1992 года Ельцин издал указ о назначении министром обороны РФ Б. Н. Ельцина. Функции первых заместителей новоиспеченного министра были возложены на генерала Грачева и Андрея Кокошина.

На Арбате началась генеральская лихорадка. Министерства обороны, как такового, еще не было, а дележ должностных кресел уже шел полным ходом. Небывалую активность при этом проявлял Грачев. Назначение первым заместителем министра обороны РФ говорило о многом. И было совершенно ясно, что Ельцин — министр обороны — явление временное. Павел Сергеевич не терял времени зря…

В начале апреля 1992 года в Москве на очередном Съезде народных депутатов России Шапошников выступил с большой речью, в которой говорил о развале в армии. Мало кто не понимал, что все это — следствие «исторических решений», инициированных Ельциным.

В Кремле заскрежетали зубами и назвали Главкома «банальным плакальщиком», хотя в его речи было много конкретных предложений по выводу армии из кризиса.

Ельцин «маршальским плачем» остался недоволен, тем более что на съезде между правительством и депутатами началась яростная свара. Дело запахло керосином. Назревал очередной политический кризис. Шапошников в те дни улетел во Францию. Ельцину нужна была серьезная моральная поддержка. Оставшийся «на хозяйстве» первый замминистра обороны генерал Грачев не упустил своего шанса. Он собрал приехавших на съезд командующих военными округами и флотами и стал допытываться, готовы ли они поддержать Ельцина в случае, если назреет серьезное противостояние Генералы были «готовы». Об этом тут же торжественно было доложено в Кремль.

Шапошников потом не без сарказма говорил, что в таком совещании не было никакой необходимости. Тем более — обещать президенту помощь армии Но Грачев его переиграл. Маршал оказался менее прытким, менее хитрым. Признавать поражение Евгению Ивановичу явно не хотелось. И он, на мой взгляд, сочинил для себя и для других «версию-сказку» о том, что не проиграл Грачеву министерское кресло, а сам не захотел сесть в него.