Николай Соколов - Убийство царской семьи. Полная версия

Как судья, я по совести должен сказать, что роль Ярошинского осталась для меня темной.

Мой долг указать строгие факты.

Ярошинский был известен Императрице. Он финансировал лазарет имени Великих Княжен Марии Николаевны и Анастасии Николаевны и в то же время был помощником коменданта личного санитарного поезда Императрицы.

Нет сомнений, что он имел связи с кружком Распутина и был близок и с Манасевичем-Мануйловым, и с Вырубовой.

Ярошинский [56]показал мне при допросе, что он давал деньги Вырубовой для царской семьи, когда она была в Тобольске, и израсходовал на это дело 175 000 рублей.

В то же время он категорически отверг всякую связь, даже простое знакомство с Соловьевым.

Соловьев же показал, что он состоял на службе у Ярошинского, был его личным секретарем за определенное жалованье.

В дневнике его жены мы читаем 2 марта 1918 года: “Только что Боря ушел к Ерошкину… Я знаю, сколько дал Боре денег Ерошинский, но он не хочет дать денег мне. Он рассуждает так: его деньги есть его, а мои тоже его”.

Как бы ни было, роль Соловьева ясна. Он вел наблюдение за царской семьей и пресекал попытки русских людей прийти к ней на помощь.

В чьих интересах делалось это?

Весной 1918 года русские монархисты вели переговоры с немцами о свержении власти большевиков.

Одно из таких лиц член Государственного Совета Гурко [57]показывает: “Когда во время этих переговоров немцам было указано на опасность, угрожавшую царской семье, если мы начнем своими силами переворот, то немцами был дан ответ: “Вы можете быть совершенно спокойны. Царская семья под нашей охраной и наблюдением”. Я не могу ручаться, что я точно передаю их слова, но смысл был именно тот”.

Не питаю сомнений, что Соловьев работал на немцев.

Все поведение Яковлева исключало даже и тень подозрения, что увоз Государя из Тобольска грозил ему лично какой-либо опасностью.

Так думал и сам Государь. Он выразил свой взгляд в отзыве о Яковлеве.

Может быть, в таком случае увоз Царя из Тобольска был простой попыткой спасти его, вырвав его из рук большевиков?

Конечно, такое намерение могло родиться только в русских монархических группах. Оно могло стать реальной попыткой, в силу политической обстановки, только по воле немцев.

Если до войны многие из нас, являясь ее противниками, не видели врага в Германии, то после революции, когда страна все больше охватывалась пламенем анархии и, брошенная союзниками, была всецело предоставлена самой себе, такой взгляд стал находить еще больше сторонников.

Самый переворот 25 октября ст. ст. многим казался кратковременным, непрочным и усиливал надежды на помощь Германии.

Окончательно ликвидировав эфемерную власть Временного Правительства, он тем самым ускорил группировку общественно-политических сил.

После прибытия в Петроград в конце 1917 года немецких комиссий во главе с Кайзерлингом и графом Мирбахом русские группы начали переговоры с немцами. Позднее, с переездом Мирбаха в Москву, переговоры велись здесь.

Они не привели ни к чему.

Полагая, что, быть может, первая стадия этих переговоров, когда не определился еще разрыв, обусловила согласие немцев вырвать царскую семью из рук большевиков, я здесь искал разрешение вопроса.

В январе месяце 1918 года группа русских монархистов в Москве послала в Тобольск своего человека к царской семье.

Примыкавший к этой группе Кривошеин [58]показал на следствии:

“Главная задача была обеспечить возможность быть в курсе того, что делается с царской семьей, облегчить в той или иной степени и форме условия ее жизни и в этих целях установить способы постоянного общения с ней на будущее время”.

Посланец выяснил обстановку на месте и сообщил тревожные сведения. Царская семья, прежде всего, не имела денег. Правда, она имела драгоценности, но в ее положении их было затруднительно превратить в деньги.

Было собрано 250.000 руб. Эти деньги то же самое лицо в марте месяце вторично доставило в Тобольск и вручило их Татищеву и Долгорукову.

Через последних группа установила условное письменное общение с Государем.

Дня за два до увоза его из Тобольска группа получила оттуда тревожную телеграмму.

Кривошеин передает ее содержание: “Врачи потребовали безотлагательного отъезда на юг, на курорт. Такое требование нас чрезвычайно тревожит. Считаем поездку нежелательной. Просим дать совет. Положение крайне трудное”.

В таких же выражениях передает содержание этой телеграммы участник группы сенатор Нейдгарт [59].

Кривошеин показывает: “Смысл ее тогда для нас был совершенно не ясен, но несомненно тревожен. Наш ответ был примерно такого содержания: “Никаких данных, которые могли бы уяснить причины подобного требования, к сожалению, не имеется. Не зная положения больного и обстоятельств, высказаться определенно крайне трудно, но советуем поездку по возможности отдалить и уступить лишь в крайнем случае только категорическому предписанию врачей”.

Спустя короткое время тем же порядком была получена вторая телеграмма из Тобольска: “Необходимо подчиниться врачам”.

Кривошеин говорит: “Обе эти телеграммы нас до крайности смутили и встревожили, но в чем именно состояла угроза, которой Государь вынуждался выехать из Тобольска, от кого именно она исходила и какая при этом преследовалась цель, нам в то время было, конечно, неясно”.

Чтобы выяснить все это, в Тобольск были отправлены два лица. Было поздно. Они не застали Государя в Тобольске. Он был уже в Екатеринбурге.

Общая разруха все более охватывала страну. Она внушала все более беспокойства за царскую семью.

“Мучительно ища выхода, – говорил Кривошеин, – и сознавая свое бессилие помочь царской семье, мы решили обратиться к той единственной тогда силе, которая могла облегчить положение семьи и предотвратить опасность, буде она ей угрожала, – в германское посольство”.

Несколько лиц обращались к графу Мирбаху. В числе их был сенатор Нейдгарт.

Он показал: “Ввиду того положения, которое занимали немцы весной 1918 года в России, наша группа, в целях улучшения положения царской семьи, пыталась сделать все возможное в этом отношении через немецкого посла графа Мирбаха. По этому вопросу я сам лично обращался к Мирбаху три раза. В первый раз я был у него еще тогда, когда мы ничего не знали об отъезде царской семьи из Тобольска. В общей форме я просил Мирбаха сделать все возможное для улучшения ее положения. Мирбах обещал мне оказать свое содействие в этом направлении, и, если не ошибаюсь, он употребил выражение “потребую”. Как мы узнали об увозе семьи, я снова был у Мирбаха и говорил с ним об этом. Он успокаивал меня общими фразами. На меня произвело впечатление, что остановка царской семьи в Екатеринбурге имела место помимо его воли. Исходило ли от него приказание о самом увозе семьи из Тобольска куда-либо в целях ее спасения, я сказать не могу”.