Ада Сванидзе - Викинги – люди саги. Жизнь и нравы

А знакомый нам Тормод Скальд Чернобровой согласился остаться у короля Дании Кнута Могучего при условии, что за службу он получит марку золота (видимо, за полгода). Через полгода король послал его в поход, не заплатив обещанное за прошедшие месяцы. Тормод сказал Кнуту вису, напоминающую о его обещании. И тот тут же снял запястье в ½ марки золота и вручил Тормоду. Но тот напомнил, что условия были другими. Тогда король Кнут отдал скальду и второе запястье [1907]. В той же Дании у короля Свейна Вилобородого за хвалебную песню о нем Торольв получил кольцо в 1 марку и меч в ½ марки золотом, а также предложение «погостить» [1908].

В «Саге об Эгиле» рассказывается, что Эйнар Звон Весов сын Хельги, принадлежавший к знатному западноисландскому роду, учился в юности у Эгиля искусству скальда. Со временем Эйнар сталь скальдом ярла Хакона Могучего (правил Норвегией в 974–994 гг.). За драпу он получил от ярла щит с изображениями персонажей древних сказаний, который он потом подарил Эгилю, и тому пришлось создать «щитовую драпу» [1909]. В «Саге о йомсвикингах» говорится, что Эйнар пригрозил ярлу: раз тот не хочет слушать его следующую драму, он уйдет служить к его врагу. И тогда ярл повел себя иначе. Он подарил Эйнару драгоценные весы с золотыми и серебряными гирьками, которые могли издавать красивый звон. Возможно, говорится в саге, отсюда и пошло прозвище скальда.

Таким образом, скальды частенько торговали своим искусством.

Из саг следует, что скальды, как уже отмечалось, происходили из состоятельного слоя хозяев, часто из родовитых семей, порой даже родственных королям. Это придавало им особую гордость и, разумеется, известную независимость. Быть скальдом и даже родичем скальда считалось почетным. Это была «рекомендация», свидетельство высокого социального статуса, завидного положения в обществе. Исключения из этого правила, как можно было видеть, встречались нечасто. И не случайно искусство стихосложения было одним из тех умений, которыми гордились даже короли.

Скальдам нравилось находиться в дружине или просто подле смелого, отважного воителя, героического бойца, которого можно было уважать, на дружбу которого можно было положиться и подвиги которого можно было прославлять, не фальшивя. Они охотно сопровождали своего патрона в битвах, зачастую предварив ее начало стихами, вдохновляющими на победу. Им импонировала близость к государю, участие в его делах и отдыхе. Но в ответ им требовалось безусловное уважение со стороны господина. Наконец, скальды, как и дружинники, ценили в господине щедрость . В стихах Эгиля, Хорнклови [1910]и других скальдов, в «Видсиде» и сагах, особенно королевских, часто встречаются эпизоды, в которых король, ярл или могучий хёвдинг одаривает «своих ближних». Скальды с восхищением пишут о том, как повелитель снимал с себя драгоценные обручья (запястья, браслеты), ожерелья, кольца (которые обычно также имели определенный вес) и дарили их целиком либо, по мере надобности, разрубая или ломая на части. Щедрость патрона тоже является темой скальдической поэзии, хотя встречается далеко не так часто, как героические и даже любовные сюжеты.

Скальды могли выбирать вождя, которому желали служить. Так, после смерти Харальда Прекрасноволосого и Хакона Доброго, когда в Норвегии стал править Харальд Серая Шкура и его братья, сыновья Эйрика Кровавая Секира, скальд Эйвинд отказался от предложения служить им так, как до того он служил их деду и отцу. Он уехал в Северную Норвегию, в Халогаланд, где у него было поместье, и там дожил свою жизнь [1911]. Материальная обеспеченность и влиятельное родство, как и репутация отважных и преданных воинов, позволяли многим скальдам сохранять достоинство и независимость, хотя – увы! – это не всегда сходило им с рук.

С конца XII и в XIII столетии заметную роль в судьбе скальдов, почти исключительно исландцев, стали играть отношения между монархической Норвегией и республиканской Исландией. Во всяком случае, жестокая междоусобица, предшествовавшая присоединению Исландии к Норвегии (1262), тяжело сказалась на семье великого Снорри. Сам Снорри, который, как известно, сочинил хвалебную драпу, посвященную ярлу Скули Бардарсону, меньше чем через год после его гибели тоже был убит (1241), как полагают, по прямому приказу конунга Норвегии Хакона Хаконарсона. Потом, когда родной племянник Снорри Стурла Тордарсон прибыл в Норвегию, окружение конунга отнеслось к нему очень плохо, как к представителю опального рода и носителю исландской культуры.

В эти годы интеллектуалы и скальды, неизменно героизировавшие людей и деяния эпохи викингов, стали ощущать вокруг себя пустоту. И тем более остро они переживали неурядицы своего времени, тяжесть вражды и непрерывной борьбы всех против всех, в конечном счете свою беспомощность перед обстоятельствами, когда и ближний круг, и «свои люди» не могли обеспечить человеку защиту его достоинства, достояния и самой его жизни. Не случайно мудрый Снорри, чья жизнь оборвалась так трагически, написал в свое время слова «на все времена »: «Мы не знаем, откуда приходит и куда уходит время, но мы знаем, что оно есть там, где есть борьба и одиночество…»

Уже при сыне Хакона Магнусе, который ориентировался на западнофеодальные образцы, в том числе в культуре, таланты скальдов и историописателей из Исландии оказались невостребованными. Впрочем, когда понадобилось создать официальное жизнеописание Хакона Хаконарсона, пришлось обратиться к Стурле, и он написал великолепную «Сагу о Хаконе Старом». Как считается, традицию скальдов завершил в середине XIV в. исландский монах-августинец Эйнстейн Астгримссон, в значительной степени преодолевший скальдическую фразеологию в своем самом знаменитом произведении «Лилии».

Существенную роль в угасании интереса к скальдической поэзии, в том, что мода на нее прошла, сыграл, вероятно, тот факт, что эта позиция перестала быть устной. Скальды и вообще грамотные люди и раньше нередко записывали стихи или отрывки из стихов, пользуясь при этом рунами [1912]. Нередко руническую стихотворную запись помещали на дощечку или палочку. Такая палочка, относящаяся к IX в., обнаружена и на территории Древней Руси, в Старой Ладоге. Сохранилась палочка даже от XII (или XIII) в. с целой стихотворной строфой, вырезанной рунами [1913]. Но в XIII в. в обиход грамотных людей уже прочно вошел латинский алфавит, им теперь пользовались при записи саг, стихов, исторических сочинений. Господство устной, вербальной скандинавской литературы ушло в прошлое, но история ее на этом не кончилась – благодаря народной памяти и использованию старинных образов и мотивов в последующем фольклоре.

Хотя записи стихов и другого литературно-исторического наследия эпохи викингов велись на родном языке скандинавов, но впоследствии возможность распространения, тиражирования записей скальдических произведений лишала их личностного начала, как бы отделяла произведения от их создателей. А сложная стилистика стиха стала загадочной, почти неясной. Возможно, сказалась и утрата веры в магическую силу поэтического слова. Все это вполне понятно.