Роберт Кондратенко - Манзовская война. Дальний восток. 1868 г.

Чтобы связать отряды Маркова и Флоренского, одновременно устранив возможность прорыва хунхузов через караулы унтер-офицера Раскотова в долину Сунгачи, капитану Баранову, вновь поступившему в подчинение полковнику, приказано было выйти со станции Тихменёвой с 45-ю солдатами, а хорунжему Бянкину с 4-го сунгачинского поста с 35-ю казаками на Лефу. Предполагалось, что там они соединятся около устья реки Лифуцзин, в узле двух дорог, одна из которых вела по течению Лефу к озеру Ханка, другая — по Лифуцзин к границе. В тот же день, 26 мая, из Бельцовой ушла по назначению рота поручика Садовникова.

Российские войска понемногу стягивались в бассейн Лефу. Подполковник Дьяченко, получив 19 мая в Раздольном телеграмму Тихменёва из Хабаровки, посланную три дня назад и доставленную из Верхне-Романовой нарочным, сейчас же потребовал 150 человек у майора Пфингстена. Капитану Холевинскому он приказал взять 40 солдат и разведать, куда направились разорившие Никольскую манзы, а сам 22 мая выехал на пост Речной, для приёма людей 1-го батальона и артиллерии. Отряд этот, прибывший в устье Суйфуна на «Алеуте», три дня готовился к походу в Новгородском посту. Основное затруднение состояло в организации вьючного обоза и артиллерийской запряжки. С этой целью были реквизированы у поселившихся в Новгородском иностранных купцов лошади, войлоки, сбруя и другое снаряжение, которого не хватало батальону и которое не поступало в продажу.

25 мая Дьяченко с отрядом и двумя горными орудиями выступил на Лефу, рассчитывая остановиться в Лоренцовой и до прибытия Тихменёва заняться розыском шаек и выяснением настроений местных манз. По дороге подполковник встретил у станка Барановского капитана Холевинского и прапорщика Рейтерна, возвращавшихся из Суйфунской в Раздольный. Дело было в том, что Холевинский отправился на рекогносцировку не с 40, как приказывалось, а с 15-ю солдатами. Однако, узнав в Утёсном от ямщика о расположившейся поблизости шайке из 70 манз, он не решился напасть на них и поспешил за подкреплением. Усилив отряд капитана почти до пяти десятков человек, передав ему волонтёра Лаубе, своего переводчика и ординарца, Дьяченко отдал Холевинскому письменный приказ немедленно повернуть назад и продолжить разведку, сам же проследовал в Лоренцову, куда и прибыл 27 мая. В результате Суйфунская и вся линия от неё до Раздольного с 26 мая оказались без достаточного числа войск.

Между прочим, именно в тот день на станцию Лазареву пришли из Верхне-Романовой двое манз с написанной иероглифами листовкой, содержавшей призыв ко всем живущим по реке Даубихэ китайцам — не пускать к себе хунхузов с Лефу, где они тогда находились. Воззвание говорило также, что воюя с хунхузами русские идут вверх по Уссури и Даубихэ, но самим манзам «русского войска пожалуй и не надо, потому чтобы не перебили и наших» 87.

Вечером 28 мая в Бельцовой получили из Раздольного известие от начальника тамошнего отряда, штабс-капитана Неймана, что перешедшие с верховьев Лефу хунхузы напали на деревню Суйфунскую, сожгли станционные постройки, крестьянские избы и двинулись в сторону руин Никольской. Известие это исходило от прибежавшего с Суйфунского поста солдата, который рассказал, что за туманом нельзя было определить числа манз, и лишь частая стрельба и множество голосов позволяли заключить, что неприятель силён. В другом донесении, от станционного телеграфиста, сообщалось, что в Раздольном все выбрались на берег и ожидают нападения. Таким образом, третья русская деревня и второй пост пали жертвой взбунтовавшихся китайцев.

Узнав об этом и предполагая, что отряд Маркова должен быть уже около Никольской, позади манз, ввиду чего они могут переправиться через Суйфун и уйти за границу горными тропами, Тихменёв телеграфировал Нейману предписание выступить в ночь с 28 на 29-е из Раздольного со всеми наличными 70 солдатами и не взирая на соотношение сил атаковать хунхузов, чтобы задержать их до подхода отряда Маркова, что позволяло последнему ударить по неприятелю с тыла. Вместе с тем полковник известил о сожжении Суйфунской лейтенанта Этолина, приказав ему перехватить разбойничьи шайки, если им вздумается прорваться к Владивостоку.

Увы! Отсутствие привычки к быстрому исполнению приказаний, не сложившейся в условиях скорее хозяйственной, чем боевой подготовки предыдущих лет, а главное непонимание требований военного времени и на этот раз, как ранее под Никольской, повредили успеху дела. Штабс-капитан Нейман хотя и доложил по телеграфу, что выступил в ночь, но в действительности отправился только утром 29 мая и шёл очень медленно. Тем временем, манзы, снявшиеся утром со стоянки, направились через Никольскую к станку Дубининскому, но не по русскому тракту, а окольными тропами. Туда же с другой стороны, от станка Утёсного, вытягивался отряд подполковника Маркова.

Прибывший 24 мая в Камень-Рыболов с 75-ю уссурийскими казаками, Марков присоединил к ним 138 солдат, преимущественно 3-го батальона, с двумя офицерами, поручиком Дубининым и инженер-поручиком В.П. Зотиковым, а также батальонным медиком Кумбергом. На следующий день отряд тронулся к Никольской, но шёл чрезвычайно медленно, сделав 80 вёрст до Дубининского за 5 дней. Забайкальский казак, участвовавший в нескольких сплавах по Амуру, Марков сумел понравиться М.С. Корсакову и получил назначение командиром Уссурийского пешего батальона, но оказался не на своём месте. В боевой обстановке действия подполковника отличались вялостью и нерешительностью.

По пути Марков оставил на станке Мо трёх человек, а на Утёсном — 38 для караула и подвоза продовольствия отряду. Считая дорогу на Раздольный вполне безопасной, он решил, дойдя до Дубининского, не идти к Никольской, как было приказано, а повернуть к Суйфуну и подниматься в верховья реки. Исходя из тех же соображений, подполковник отправил с Утёсного в Раздольный следовавших при отряде дивизионного врача Приморской области статского советника B.C. Плаксина, механика амурского телеграфа Краевского, 15 Никольских крестьян и разное имущество, включая вещи поручика Зотикова, сопровождаемые его денщиком. Дальнейшие события хорошо известны нам благодаря подробным сообщениям нескольких очевидцев.

«Не доезжая (в тот же день) до Дубининского пяти вёрст, — писал доктор Плаксин, — мы сделали привал на мосту за Дубининскими хребтами и заметили отсюда, что со стороны Лефу движется какая-то масса по возвышенности за падью (глубокая лощина) к Суйфуну в 6-7 верстах от нас. Так как через эту падь идёт манзовская тропа через мост, на котором мы отдыхали, и отсюда поворачивает направо к Суйфуну, ... то мы снялись с моста и, дойдя до хребтов, я приказал обозу идти по дороге к Дубининскому и за деревьями возле дороги остановиться, а сам с мужиками поднялся на сопку следить за массою, с тем что, если это манзы и не в значительном числе, то атаковать их и забрать в плен, а если есть скот, то отбить и оный для Никольских крестьян. Далее можно было различить, что людей немного, человек 8, и с ними 11 штук скота. Не знаю, заметили ли эти люди нас, или нет, только они не пошли по тропе, ведущей к мосту, а следовали по прямому пути к Суйфуну и, дошедши до речки, имеющей в одном месте высокие кусты, засели в них. Тогда мы с Краевским, не смотря на позднее время (7 часов), решились напасть на манз и отбить скот. Посадивши пять человек на имевшихся у нас наличных лошадей, я приказал им скакать и оцепить манз с правой стороны, а сам с остальными мужиками и с Краевским пошёл позади, чтобы оцепить слева, сзади и спереди. Подошедши к кустам на выстрел, мы пустили в них несколько пуль и продолжали приближаться всё ближе; тогда из кустов вылезли шесть манз и с поднятыми руками подошли к нам. Связавши их и захватив 8 отличных быков и 3-х молодых лошадей, возвратились назад и прибыли на Дубининский пост в 12 часов ночи 29-го числа. Так как на месте, где взяты манзы и скот, было много разных вещей: железа, котлы, мешки с мукой и проч., то я послал четырёх верховых за этими вещами. Посланные, доехав до места, заметили на том же месте, где взяли манз, большой манзовский отряд, двигавшийся к мосту. Один из мужиков приехал в Дубининский и сказал, что Марков остановился около моста и просит представить к нему пленных. С пленными отправилось 6 мужиков, три сигналиста (телеграфиста) и Краевский, а я с 7 мужиками и с денщиком поручика Зотикова остался на Дубининском. Спустя час времени мы заметили всадников, едущих по дороге от Никольского к Дубининскому и на расстоянии вёрст трёх за ними громадную силу пешую. Оказалось, что это манзы. Всадников было 16, нас 8 человек с ружьями, лошадей с нами была одна. Послав верхового Зотикова денщика к Маркову, я с мужиками хотел встретить верховых манз выстрелами, но мужики побежали за речку, и я за ними последний. Мужики ушли от меня далеко, а я тащился шагом. Двое из манз, подъехавши к речке, пустились по берегу вперёд, чтобы перехватить нам дорогу, а трое, заметив меня отсталого, начали по мне стрелять на расстоянии шагов 150 (выпущено 5 выстрелов); но так как они не нашли удобного места для переправы, то я успел дойти до берега речки и залёг в кустах, где пролежал с 11 часов утра до 9 часов вечера и удивлялся одному, почему наши солдаты, пришедшие спустя час по появлении разбойников у Дубининского, не бросились тотчас же на них, а перестреливались, стоя на одном месте ровно 6 часов и потом уже сделали наступление» 88.