Лариса Чернова - Под сенью Святого Павла: деловой мир Лондона XIV — XVI вв.

Не устраивал купцов Сели и обменный курс: «Деньги в Кале все еще на 2 ш. 6 п. ниже, чем во Фландрии, это приносит потери…» {758} . Оценивая ситуацию, Джордж Сели приходит к выводу, о котором сообщает в письме отцу в Лондон от 8 мая 1478 г.: «Мне кажется, если бы мы имели монетный двор в Кале, то получали бы большие суммы по сравнению с сегодняшними <���…> Тогда бы дела у нас шли лучше, и торговля не оборачивалась такими потерями. Пока же всякий купец теряет с грота [115]не меньше полупенни…» {759} .

В своем стремлении к прибыли, богатейшие купцы зачастую забывали об ограничениях и условностях, свойственных средневековому сознанию. Подчас не стеснялись и в выборе средств обогащения. В ходу были и обман, и подкуп, и попытки опередить конкурентов. Ричард Сели-ст. в письме Джорджу в Кале от 1 мая 1478 г. пишет: «Я хочу, чтобы ты часть ее (котсволдской шерсти) продал, ты это сможешь сделать хорошо и без риска. Прошу тебя сделать это скорее, так как опасаюсь, что люди начнут торговать сразу после прибытия флота в Кале…» {760} .

Некоторые известные и влиятельные лондонские купцы пользовались репутацией «темных дельцов» и даже мошенников. Среди них — бакалейщики Николас Брембр и Джон Филпот, торговец вином Ричард Лайенс, суконщик Джон Нортхемптон, торговец рыбой Уильям Уолворт: все — олдермены и мэры Лондона XIV в. {761} Особенно прославился последний. Уолворт не только ссужал деньгами казну под высокие проценты, возглавлял группу спекулянтов-хлеботорговцев, находил время быть сборщиком пошлин в Лондонском порту, где одна только торговля шерстью приносила всякого рода таможенных сборов на немалую сумму, но и содержал несколько публичных домов.

Товарные отношения, естественно, включали в себя обман и мошенничество, но они не исчерпывались этим и непременно должны были содержать элементы честности, без которой регулярные торговые сделки невозможны. Иными словами, стремление истолковать средневековых, в том числе английских, купцов исключительно как обманщиков, а торговлю этого периода как безудержный обман, как желание вопреки любым моральным принципам приумножить капиталы, обедняет исторические реалии. Видимо, в действительности дело обстояло гораздо сложнее. Это убедительно показала М.М. Яброва, обратившая внимание на характерное обстоятельство: в деловой переписке Сели больше всего поражает стремление купцов сохранить свое доброе имя, репутацию, выглядеть в глазах партнеров и общества не только процветающими, но и порядочными деловыми людьми, на которых можно положиться {762} . И не случайно, Ричард Мэллори — торговец предметами роскоши и лондонский олдермен XVI в. — отдал своего старшего сына «в обучение к настоящему и честному купцу» {763} .

Именно ради прибыли, ради дополнительных доходов, позволявших расширить масштабы торговли, обеспечить достойный уровень и образ жизни, олдермены, как представители крупного лондонского купечества, шли подчас на риск, преодолевали выпадавшие на их долю трудности. Богатство же воспринимается купцами как законная награда, вознаграждение за тяжелый и опасный труд. Важно, что накопление богатств, достигнутое благосостояние расценивалось купцами как признак благосклонности свыше, обогащение санкционировалось именем Бога. Письмо Ричарда Сели-ст. сыну Джорджу от 17 июня 1478 г. содержит любопытную фразу о деньгах, «с Божьей помощью вырученных <���…> на ярмарке в Брюгге» {764} . Тот же автор в письме Джорджу в Кале от 8 мая 1478 г. желает: «Пусть Бог пошлет успех на ярмарке тебе, прибыльные дела и доходы всем нам…» {765} . А в письме от 6 ноября того же года он с радостью сообщает: «Наступили дни, которыми я очень доволен, поскольку торговля успешна…» {766} . Слишком много усилий, затрат, материальных и эмоциональных, требовала торговля. И естественно, что ее успешный ход приносил купцам искреннюю радость и удовлетворение. Богатство становилось не только обязательным атрибутом образа жизни олдермена, не только признаком его респектабельности, но и первоосновой административной карьеры. Доказательство тому — упоминавшийся нами высокий имущественный ценз олдерменов. Однако в связи с этим возникали известные сложности не коммерческого характера. Жизненная практика купцов вступала в противоречие с идеологией аскетизма, со средневековой оценкой торговли и концепцией богатства, исходившей из представления о том, что накопление средств и торговая деятельность, приносящая прибыль, являются занятиями, недостойными доброго христианина. Купцы были расчетливы, в обыденном понимании — «жадны». Жадность в проповедях особенно первой половины XIV в. единодушно оценивалась как смертный' грех. Причем порок жадности у проповедников традиционно соединялся, в частности, и с профессией торговцев, хотя в принципе жадным, в представлении этих проповедников, являлся всякий богатый человек, не стремящийся по доброй воле и с радостью раздать свои богатства на благотворительные нужды и пожертвования в пользу церкви. Одновременно олдерменам были присущи и осознавались ими чувства «опасности», «неустойчивости», «риска», «страха», прочно удерживавшие их в русле христианской веры. Подобно тому, как «все счастье от Бога», так и коммерческий успех, в конечном счете, зависит от высших сил: купцу должно «повезти», он должен иметь «счастье» — предопределенный Богом удачный результат личных усилий. Сознание риска и желание безопасности, видимо, толкали олдерменов к поискам заступничества у Бога и святых, выражением чего в немалой степени служит практика пожертвований на нужды церкви. В этом же контексте возникала и еще одна наиважнейшая для средневекового человека проблема — спасение души, что также постоянно учитывалось при распоряжении имуществом, поддержании репутации и т.д.

Иными словами, вырисовывались известные противоречия между деловыми интересами олдерменов, их стремлением к получению прибыли, к экономической расчетливости, рационализму, практичности, к оценке нажитого богатства как следствия реализации этого стремления и мерила их социальной значимости, с одной стороны, и заботой о судьбе души и имидже, — с другой. Одним из способов их разрешения, видимо, была широко распространенная в олдерменской среде Лондона практика «посмертных дарений» в виде денежных средств, рент и даже объектов городской недвижимости в пользу церковных и монашеских учреждений, отдельных священнослужителей, «бедных людей» и т.д. Взносы на дела благочестия и благотворительности, несомненно, существовавшие и прежде, представляются вполне сложившимся явлением в XIV — первой трети XVI в. и встречаются в подавляющем большинстве дошедших до нас купеческих завещательных актов. Оставляя дарения, олдермены, очевидно, старались не только застраховать свои души от посмертных мучений, но и, возможно, исходили из того, что богоугодные дела, милосердие и благотворительность были средством, способствовавшим коммерческому успеху и завоеванию авторитета и уважения в обществе. Не следует упускать из вида и стремление обеспечить социальный порядок и спокойствие, без чего нормальная торговля невозможна.