Николай Коняев - Шлиссельбургские псалмы. Семь веков русской крепости

По окончании церемонии императрица подошла к ней, обняла, поцеловала и просила ее дружеского расположения: обе плакали навзрыд…

В 1731 году царица Евдокия Федоровна, в возрасте 62 лет, умерла в Новодевичьем монастыре.

«Бог дал мне познать истинную цену величия и счастья земного», — сказала перед своей кончиной эта первая узница Шлиссельбургской крепости.

Похоронили Евдокию Федоровну по ее воле не в кремлевском Вознесенском монастыре, а в соборе Новодевичьего монастыря рядом с гробницами царевен Софьи и ее сестры Екатерины Алексеевны.

После освобождения царицы Евдокии Шлиссельбургская крепость снова осталась без арестантов, и так получилось, что этот период совпал с оживлением строительных работ на острове.

Ежемесячно посылает Доменико Трезини рапорты о ходе работ генерал-аншефу над фортификациями Б. Х. Миниху, сообщая о ремонте стен и башен, о закладке кирпичом бреши и о проломе стены для соединения канала с озером, о ремонте крытого хода по верху стены и об отделке казарм.

Такое ощущение, что старинная русская крепость, не желая превращаться в тюрьму, снова облачается в воинские доспехи, готовится встать в боевой строй.

Усилиями И. Устинова и Д. Трезини в конце 20-х и начале 30-х годов XVIII века создается завершенный архитектурный ансамбль с площадью и выходящими на нее казармами, с монетным двором и церковью, с царским дворцом и комендантским домом, с устремленной ввысь колокольней и каналом с мостами.

«Крепость приобрела новые черты, которые сближали ее с постройками Петербурга и Кронштадта, — отмечают авторы книги «Крепость Орешек» А. Н. Кирпичников и В. М. Савков. — Творчество русских архитекторов при этом успешно сочеталось с деятельностью иностранных мастеров, работавших в новой русской столице.

В этой твердыне, расположенной при входе в Неву, как бы на границе между старыми русскими городами (Старая Ладога, Тихвин и др.) и только что возникшими, удивительно органично сочетались укрепления средневековые (московской поры) и фортификационные сооружения петровского времени. Так возник новый Шлиссельбург, который был и каменным стражем, и водными воротами новой столицы с востока, и торговым центром, и военно-административной резиденцией».

Впрочем, в таком состоянии Шлиссельбургская крепость находилась совсем недолго…

Добрый обычай завел в своем Отечестве первый русский император…

В ночь, когда помирал государь, сановники сходились в покое, невдалеке от постели умирающего, и до хрипоты, до биения крови в голове, артачились. Решали — кому теперь сесть на троне.

За каждым сановником сила стояла. За этим — армия, за тем — гвардейские полки, тут — семья, там — роды знатные. Одни так говорили, другие — иначе, и договориться между собой не могли, потому как если слабину покажешь и уступишь — пощады не будет. В лучшем случае — с властью доведется проститься, в худшем же — можно и с жизнью расстаться, а не только с чинами и богатствами…

И так теперь всякий раз было.

И после смерти Петра I спорили сильно, и когда Екатерина умерла, артачились.

Нынче, после кончины императора Петра II, тоже согласия не предвиделось.

В. В. Долгоруков

В душном покойнике, рядом со спальней умершего императора, сидели князья Долгоруковы — Алексей Григорьевич да Василий Лукич, канцлер Гаврила Иванович Головкин, князь Дмитрий Михайлович Голицын…

Остермана бы сюда — в полном составе Верховный тайный совет собрался бы…

Но Андрей Иванович в заседание не пошел.

От постели умершего императора Петра II не отходил — боялся, каб какого подложного завещания в постель не подсунули.

— Куды мне, иностранцу, русского царя выбирать? — сказал он. — Которого господа верховники выберут, тому и буду служить.

Так ведь и не пошел, хитрец такой, в заседание.

Зато пришел сибирский губернатор Михаил Владимирович Долгоруков и оба фельдмаршала — Михаил Михайлович Голицын и Василий Владимирович Долгоруков.

Четверо Долгоруковых напротив двоих Голицыных сидели, а председательствовал ими граф Головкин.

Государя всея Руси избирали.

Разговор серьезный шел, степенно мнениями обменивались.

— Катьку нашу надобно императрицей изделать… — говорил Алексей Григорьевич Долгоруков. — Вечнодостойныя памяти государь император ей ведь престол отказал, — и, вытащив из кармана бумагу, утер рукавом заслезившиеся глаза. — Вишь, Божий Промысл-то урядил как. Ежели император — Петр, а коли императрица — Екатерина…

— Полно народ-то смешить… — сказал на это князь Дмитрий Михайлович. — Вся Москва уже знает, что Ванька ваш заместо императора подписи наловчился ставить.

А. И. Остерман

Долгоруковых в заседании том было вдвое больше, чем Голицыных. Если вместях закричать, всех бы заглушили. Но поостереглись кричать.

Шумно во дворце было. В такие ночи всегда много народу к царскому дворцу жмется, но нынче, не в пример прежнему, особенно тревожно было.

На свадьбу императора и княжны Екатерины Долгоруковой со всей России генералы и губернаторы, знатные фамилии и простое шляхетство съехались. На свадьбу ехали, а попали на похороны.

Как в русской сказке про дурака, перепутали.

И хотя это сама судьба такой конфуз устроила, маленько каждый себя дураком ощущал. Шибко уж похоже на сказку получалось.

А когда люди в таком настроении находятся, еще сильней их тревожить — боязно. Всякое могут учинить в отчаянности…

Потому и остереглись шуметь Долгоруковы. Только крякнул князь Василий Лукич:

— Невесть что говоришь, Дмитрий Михайлович… Нешто бы мы пошли на такое?

Ему не ответили.

Тихо было в душноватом покойчике. Шурша, сыпалась пудра с париков.

Из глубины дворца неясный шум доносился. То ли молились где-то, то ли бунтовать собирались. Узнать бы сходить, да нельзя… Никак нельзя до окончания выборов из заседания отлучаться.

— Я вот чего, господа верховники, думаю… — заговорил Дмитрий Михайлович Голицын. — Бог, наказуя Россию за ее безмерные грехи, наипаче же за усвоение чужеземных пороков, отнял у нее государя, на коем покоилась вся ее надежда.

Это верно князь Дмитрий Михайлович сказал. За великие грехи пресечено мужское потомство Петра I…