Николай Коняев - Шлиссельбургские псалмы. Семь веков русской крепости

«Мне хотелось… оставить тебе царство мирное, устроенное и счастливое, — сказал он, прощаясь с сыном. — Провидение судило иначе. Теперь иду молиться за Россию и за вас…»

К утру наступил паралич легких, дыхание становилось все более стесненным и хриплым.

— Долго ли еще продлится эта отвратительная музыка? — спросил император.

В 10 часов утра он утратил сознание, но незадолго перед кончиной к нему вернулась речь.

— Держи все-все! — тихо сказал он сыну Александру.

Это были его последние слова…

Так умер император Николай I.

Умер на солдатском тюфяке, брошенном на железную кровать, прикрывшись старым военным плащом, который заменял ему халат. Умер так же решительно и самоотверженно, как и жил.

«Император лежал поперек комнаты на простой железной кровати, — свидетельствует фрейлина А. Ф. Тютчева, которая побывала в покоях Николая I сразу после его кончины. — Голова покоилась на зеленой кожаной подушке, а вместо одеяла на нем лежала солдатская шинель. Казалось, смерть настигла его среди лишений военного лагеря, а не в роскоши пышного двора. Все, что окружало его, дышало самой строгой простотой…»

«Прошу всех, кого мог умышленно огорчить, меня простить, — написал император в своем завещании. — Я был человеком со всеми слабостями, коим люди подвержены, старался исправиться в том, что за собой худого знал… прошу искренне меня простить… Прошу всех меня любивших молиться об успокоении души моей, которую отдаю милосердному Богу, с твердой надеждой на его благость и придаваясь с покорностью его воле. Аминь!»

Николай I умер, как и положено православному человеку, простив своих врагов, испросив прощения у своих подданных, умер, исполнив последний долг христианина — исповедовавшись и приобщившись Святых Тайн.

Зато реакция на смерть государя, проявленная его окружением, была совсем не православной…

Злоба к мертвецу переполняла тогда многих царедворцев…

«Утром, когда Николай еще лежал в своем кабинете, я пошел взглянуть на него. Страшилище всех европейских народов покоилось на ложе своем, прикрытое одеялом и старым военным плащом, вместо халата долго служившим хозяину. Над кроватью висел портрет рано умершей дочери Александры Николаевны, которую усопший очень любил, облаченной в гусарский мундир. Николай даже женскую прелесть без мундира не воспринимал.

В глубине кабинета стоял стол, заваленный бумагами, рапортами, схемами. В углу стояло несколько карабинов, которыми в свободное время тешился император. На столах, этажерках, консолях стояли статуэтки из папье-маше, изображающие солдат разных полков, на стенах висели рисунки мундиров, введенных царем в армию.

У кровати сидел ген. Сухозанет и вытирал платком свои сухие глаза. Заявил мне, что дни и часы неотступно находится у тела императора без еды и воды, хотя при жизни и не любил покойного.

На суровом лице усопшего выступили желтые, синие, фиолетовые пятна. Уста были приоткрыты, видны были редкие зубы.

А. И. Герцен

Черты лица, сведенного судорогой, свидетельствовали, что император умирал в сильных мучениях».

Мы выделили слова Ивана Федоровича Савицкого, чтобы показать, сколь «объективно» относился этот полковник Генерального штаба, служивший в свите цесаревича Александра Николаевича, к умершему государю.

Чего стоят одни только гнусные намеки, что император повесил над своей постелью портрет своей рано умершей дочери, чтобы любоваться ее женскими прелестями. Но европеизированный Иван Федорович именно таким и желал представить перед публикой императора — редкозубым страшилищем всех европейских народов.

О, как радовался, как ликовал тогда аристократический Петербург! Что же говорить об открытых врагах императора? Говорят, что А. И. Герцен, когда услышал от газетчиков о смерти русского царя, позабыв о солидном возрасте и аристократическом воспитании, тут же, на лондонской улочке, пустился в пляс.

Скоро поползли страшные слухи…

«Разнеслись слухи о том, что царь отравлен, — записал в своем дневнике Н. А. Добролюбов, — что оттого и не хотели бальзамировать по прежнему способу, при котором, взрезавши труп, нашли бы яд во внутренностях…»

Враги, которые трепетали перед живым императором, спешили теперь отыграться на мертвом. Смерть Николая I была неожиданной, и это позволило сразу же распустить слух, будто император отравился.

Враги попытались отнять у русского царя православную кончину.

Не будем сейчас останавливаться и на бесчисленных нестыковках сочинителей версии о самоубийстве Николая I.

Важнее другое…

Сами эти слова и ничтожные мысли, приписываемые Николаю I, не сходятся с великим характером русского императора.

Не мог благородный рыцарь закона и порядка воспринять мелкую неудачу генерала Хрулева под Евпаторией [75] Войсками, участвующими в рекогносцировке, проведенной 5 февраля 1855 года, командовал герой обороны Севастополя генерал-лейтенант Степан Александрович Хрулев. как «предвестницу полного краха своего величия».

Во-первых, подобная истерика более подходит уездному гимназисту или барышне, а не императору Николаю I, который бесстрашно выводил на площадь против бунтовщиков свой единственный, верный Преображенский батальон, который успокаивал единым своим словом чумные бунты…

Памятная медаль на смерть Николая I

Ну а, во-вторых, и это самое главное, человек, призывавший умирающего Пушкина исполнить «последний долг христианина», не мог пойти на самоубийство — совершить самый страшный грех.

Впрочем, для врагов Николая I подобные соображения не играли никакой роли.

Говорят, что незадолго до смерти Николай I попросил привести к нему старшего внука — Николая Александровича…

Этот мальчик должен был стать Николаем II, но не стал, вместо него, после его скоропостижной смерти, наследником стал его брат, будущий император Александр III, а Николаем II стал сын Александра III…

Этот единственный из царей Романовых святой царь-мученик мог бы быть Николаем III.

Точно так же, как Николай I мог бы тоже остаться Николаем III [76] Напомним, что он так и подписывал в детстве свои рисунки монограммой, которая объединяла буквы «Р», «Н» и римскую цифру III. Обозначала она — Николай, третий, Романов. …

— Учись умирать… — сказал император Николай I странные слова, прощаясь, со своим внуком Николаем…