В. Сиповский - Родная старина Книга 3 Отечественная история с конца XVI по начало XVII

Крымские татары делились, кроме князей (то есть знатнейших), на уланов, поземельных собственников, составлявших высший военный класс, и казаков, низших воинов, которые владели только домами, занимались разъездами и набегами на пограничные государства и составляли как бы пограничную стражу. Такое же военное значение, как татарские казаки, имели и южнорусские. (В Московской Руси, как известно, казаками называли не только вольных воинов и пограничных стражников, но и вообще свободных рабочих, гулящих людей.)

Польско-литовское правительство издавна старалось воспользоваться силами украинских казаков, признавало за ними право мелкого землевладельчества; за это они обязывались держать полевую стражу в степи. Общины казаков пользуются правом самоуправления и самосуда. Подчинить и прибрать к рукам степных поселенцев — казаков — было мудрено. Степь служила приютом для беглых крестьян и для всех, кому трудно жилось в обществе. Бежали сюда из пограничных городов жители, которым тяжело становилось, так как они должны были, кроме разных повинностей, нести также и военную службу, всегда быть готовыми отражать врагов.

Степь манила к себе народ не только своим широким раздольем, но и роскошной природой. И в наше время южно-русская степная полоса славится богатой растительностью, а в старину степь, орошаемая множеством ручьев и мелких речек, от которых остались теперь только их ложбины, или «балки», была куда богаче. До сих пор еще «диды», дожившие до глубокой старости, с печалью вспоминают о стародавнем степном приволье и богатстве. Травы, по рассказам «дидов», бывали такие, что на пастбище лошадей не видно было, от волов только рога мелькали поверх травы; дети легко могли заблудиться в траве. Тучная почва давала такие урожаи, что с одного мешка посеянного зерна собирали тридцать — сорок. По балкам да у речек раскидывались вековечные леса. Дикие груши давали такое обилие плодов, что хоть граблями их греби, когда нападают на землю. Всякой птицы да зверя разного в степи да в лесах водилась пропасть. Меду от диких пчел не обобраться было. Реки и речки кишели рыбой. И обилие, и раздолье, и свобода! Как было не стремиться толпам поселенцев в эту степь? А тут еще и воля — селись где любо, паши земли сколько хочешь, держи скота всякого сколько душе угодно.

В XVI веке уже встречаются в Литовской Украине казаки двух родов: одни набирались старостами из королевских местечек и волостей, а другие сами собирались в вольные шайки и выбирали себе вождей. Чем больше население вдавалось в степь и приближалось к татарским кочевьям и чем чаще становились набеги татар, тем более усиливалось и казачество.

Важнейшими предводителями и устроителями казаков были старосты: Евстафий Дашкович, Предслав Ляндскоронский и князь Дмитрий Вишневецкий. Черкассы и Канев с их волостями были местом, откуда стало разрастаться казачество. Эти местечки долгое время были под властью Евстафия Дашковича, «знаменитого казака», как называют его польские историки. На казаков правительство возлагало борьбу с татарами.

В 1533 году Дашкович на сейме выставлял на вид необходимость держать постоянную казацкую стражу в две тысячи человек на днепровских островах, чтобы сдерживать татар от набегов на страну. Лет через тридцать после того князь Дмитрий Вишневецкий (Байда, по народным песням) построил укрепление за порогами Днепра, на острове Хортице, и поместил там казаков. Не по вкусу татарам пришлось это новое военное поселение. Сам хан ходил добывать этот казацкий городок и выгонять из своего соседства казаков, но безуспешно. Это и была знаменитая впоследствии Запорожская Сечь.

Конечно, Запорожская Сечь сложилась не сразу. Издавна уже рыболовы и звероловы из Украины ходили весной к порогам и за пороги на свои промыслы, а осенью возвращались домой и продавали в украинских городах свежую и соленую рыбу, а также и звериные шкуры.

Приходилось, конечно, за днепровскими порогами украинским охотникам и рыболовам сталкиваться с татарами; надо было ходить довольно многочисленными ватагами, и притом с оружием в руках. Постоянная опасность, частые схватки с татарами придали этим шайкам промышленников-охотников воинственный закал. Бродячая жизнь, полная тревоги и военной удали, многим приходилась по душе; война мало-помалу обращалась у них в промысел. Вооруженные толпы промышленников-казаков стали ходить за пороги и в степь не только за рыбой и зверем, но и за военной добычей: нападали на татарские улусы, угоняли скот, лошадей и прочее, грабили и купеческие караваны. Часто возвращались казаки с большим богатством домой; удачи этих «промышленников» привлекали и других. С каждым годом число охотников промышлять за порогами росло.

Широкая, разгульная жизнь в Запорожской Сечи после удачных походов, удаль, простота, равенство при строгом повиновении выборному начальству — все это приходилось по душе многим. Это было тоже в своем роде братство, члены которого, подобно монахам, были равны между собой и вполне подчинялись своему вождю. Главным обетом запорожцев была война с татарами и турками, которые считались злейшими врагами христиан, — это обстоятельство войну с басурманами делало в глазах казаков священной, извиняло, по их понятиям, всякие насилия и грабежи.

Не только запорожское казачество росло день ото дня — росло число казаков и в других местностях. Они не ограничивались уже Черкассами и Каневом, как было сначала, но распространялись на всем пространстве нынешних губерний: Киевской, Полтавской и южной части Подольской. В одной из украинских летописей говорится, что султан спросил:

«Сколько в Украине казаков?» — и получил такой ответ: «У нас где крак (куст), там и казак; а где буерак, там сто казак».

Теперь, когда казачество разрослось в огромную силу, казаки уже не ограничивались схватками с татарами в степях и грабежом купеческих обозов, а пускались на своих легких чайках (лодках) в открытое море — нападали на берега Турции европейской и азиатской и производили здесь погромы и грабежи в больших размерах.

Вот как описывает эти нападения один из писателей, хорошо знавших обычаи казаков (Боплан):

«Задумав погулять на море, казаки испрашивают дозволение не у короля, а у своего гетмана; затем созывают раду, то есть военный совет, и выбирают себе походного атамана так точно, как и главного вождя. Походный атаман ставится только на время. После того казаки отправляются в войсковую скарбницу — сборное свое место; строят там челны длиной в 60, шириной от 10 до 12 футов, а глубиной в 12 футов. Челны эти без киля: дно их состоит из выдолбленного бревна ивы или липы; оно обшивается с боков на 12 футов в вышину досками; приколачиваются они одна к другой так точно, как при постройке речных судов, до тех пор, пока челн не будет иметь в вышину 12, а в длину 60 футов… Толстые канаты из камыша, обвитые лыками или боярышником, охватывают челн от кормы до носа… Лодки свои казаки осмаливают и приделывают к каждой по два руля, чтобы не терять попусту времени, когда придется отступать. Челны казацкие, имея с каждой стороны по 10 и 15 весел, плывут на гребле скорее турецких галер. Ставится также и мачта, к которой привязывают в хорошую погоду довольно плохой парус, но при сильном ветре казаки охотнее плывут на веслах. Челны не имеют палубы; если же их зальет волнами, то камышовые канаты предохраняют их от потопления. Сухари складывают в бочки и достают их чрез втулку. Сверх того, каждый казак запасается горшком вареного проса и горшком теста, распущенного в воде, которое они едят, смешав с просом. Тесто это, кисловатое вкусом, служит казакам для пищи и для питья: называют его саламатою и считают лакомым кушаньем, хотя я не находил в нем большой приятности… Казаки во время похода всегда трезвы, и если замешается пьяница — атаман тотчас приказывает выбросить его за борт. Им не позволяется также брать с собою водки, потому что трезвость считают необходимою при исполнении их предприятий.