Оскар Скейя - Выжить любой ценой

Теперь в лагере было три польских офицера, включая Бруно. Со временем мы узнали, что были единственными поляками на 15 тысяч человек, содержавшихся в лагере. Все остальные были русскими. Меня окружали враги, и от казни меня хранило только то, что моя личность не была раскрыта. И я не знал, как долго эта защита будет спасать меня. Все внутри меня говорило о том, что нужно покинуть это место. Прошло уже много недель с тех пор, как я подал официальный рапорт о переводе в польскую армию. Я чувствовал, что пришло время сделать еще одну попытку. Однажды вечером мы с Бруно и доктором собрались в укромном месте на территории лагеря, и я объявил им, что нам необходимо найти способ выбраться отсюда. Всем коллективом мы направились к одному из лагерных начальников и вручили ему официальный рапорт о переводе из лагеря туда, где мы могли бы служить в польской армии. Офицер взял рапорт явно равнодушно и приказал нам ожидать ответа.

Через неделю ответ пришел, но он оказался совсем не таким, на какой мы надеялись. Меня вызвали к майору НКВД, который заявил, что коллективные рапорты не рассматриваются. Мы должны были вновь письменно подать такое же заявление, каждый индивидуально. С тем майор меня и отпустил. Я передал его слова Бруно и доктору, и мы сделали так, как он нам посоветовал. Потом мы снова принялись ждать.

А еще через четыре дня произошло нечто необычное. Исчез доктор. Я узнал, что его вместе с еще двумя тысячами заключенных отправили «на этап». Слово «этап» означало принудительные работы на полях капусты примерно в 80 километрах от Сталино. Больше я его не видел. Теперь в лагере оставалось только двое поляков. А еще через несколько дней я стал думать, что последний рапорт, как и предыдущий, ничего не даст.

Но я ошибался. Как-то вечером на территории лагеря меня отыскал Тараканов и приказал мне отправляться к одному из лагерных офицеров НКВД. Он сказал, чтобы я захватил с собой Бруно. Это распоряжение вызвало у меня нехорошее предчувствие. Конечно, оно касалось нашей просьбы, и все это могло означать, что для нас двоих появились новости. Но никто не мог быть уверенным в том, чем закончится разговор с НКВД. Мы вместе подошли к офицеру и, волнуясь, встали по стойке «смирно» в ожидании, пока нам объяснят причину вызова. Я с облегчением узнал, что наш рапорт о переводе был удовлетворен. Я постарался сдержать свои чувства, сохранив их глубоко внутри, чтобы никто не узнал, что для меня это означает не простое желание продолжать сражаться, а еще один шаг к свободе.

Наше назначение было не совсем тем, на что я рассчитывал, но оно означало шаг в нужном направлении. Нам было приказано явиться в лагерь, где содержались немецкие пленные солдаты. Этот лагерь располагался в 18 километрах восточнее Сталино и был известен как первый филиал лагеря № 280 [50]. В 11 часов утра мы в сопровождении одного офицера и четырех солдат пешком отправились из лагеря № 240. Когда перед нами распахнулись ворота, я во весь рот ухмыльнулся. Я понимал, что все еще не на свободе, но на какое-то мгновение мне показалось, что все было именно так. День был прекрасен, и было приятно провести его на воле. Впервые я внимательно оглядел окружающий пейзаж, и Россия больше не казалась мне таким уж ужасным местом. Время от времени мы с Бруно обменивались улыбками, не говоря друг другу ни слова. К моменту нашего прибытия было уже довольно темно. На часах было около 22:00 часов. Я ждал встречи с немецкими солдатами, надеялся снова оказаться среди своих. Представители лагерной администрации встретили нас у ворот и проводили внутрь. Сопровождавший нас из прежнего лагеря офицер передал караульному распоряжение позаботиться о двух прибывших польских офицерах.

Когда мы вошли в здание администрации, нас тепло приветствовала лагерная администрация. Нас сразу отвели к доктору для осмотра. Тот приказал нам обоим раздеться. Врач осматривал нас не очень внимательно, так как сразу убедился в том, что нам удалось сохранить силы. Закончив бумажную работу, врач отдал нам заполненные документы, и часовой отвел нас к начальнику лагеря. Тот отвел нас в барак, где нас уже ждал другой конвоир. Солдат отдал начальнику честь и вышел.

А потом я впервые за показавшейся мне вечностью промежуток времени снова услышал речь на своем родном немецком языке. Речь доносилась из соседнего помещения. На глаза навернулись слезы. На секунду мне показалось, что я дома. Начальник отвел нас в небольшую комнатку, где стояли две койки. Он вручил нам два одеяла и сказал, что утром ознакомит нас с обязанностями по службе и другой нужной информацией. После долгого пешего пути к лагерю № 280 мы очень устали и с удовольствием легли.

В 8 часов утра на следующий день к нам зашел русский офицер, который отвел нас в столовую. Персоналу на кухне он представил нас как двух польских офицеров и приказал, чтобы нас кормили по офицерской норме. Это означало ежедневно по 300 граммов белого и столько же черного хлеба, 25 граммов сахара и 30 граммов сливочного масла. Мы прошли с офицером к месту, где кормили военнопленных, и сели среди них. Там я познакомился с немецкими лейтенантом и унтер-офицером, возглавлявшими немецкую лагерную администрацию. Фамилия лейтенанта была Бёнер, а унтер-офицера, который был родом из Нюрнберга, звали Тапс. Лейтенант повел нас с собой и представил немецким, румынским и венгерским офицерам.

Всего здесь было 18 немецких, 6 румынских и 11 венгерских офицеров. Потом нам сказали, что здесь же содержатся две группы поляков, с которыми мы тоже познакомились. Все поляки радостно приветствовали нас. В лагере сразу же распространилась новость о прибытии двух польских офицеров. Нам рассказали, что Польшу уже освободили, и теперь польская армия вместе с русскими войсками воюет против немцев [51].

Я понял, что прибыть сюда было не такой уж и умной мыслью. На самом деле мое положение теперь может стать еще более неопределенным. Мне удалось надуть русских, которые поверили, что я был поляком, а не немецким солдатом, но гораздо сложнее будет обманывать немцев и поляков. Я понял, что здесь мне необходимо вести себя еще более осмотрительно, чтобы никто не заподозрил во мне немца. Кроме того, я опасался, что встречу здесь кого-нибудь, с кем знаком лично. А это будет означать конец всей моей шарады. Какое-то время мне еще предстоит продолжать жить в обстановке обмана.

На второй день ко мне зашел какой-то напыщенный человек в русской военной форме. Было уже довольно поздно, и мы с Бруно лежали на своих койках, отдыхая после дневных хлопот. Когда он вошел в комнату, я вскочил на ноги, отдал честь и четко выкрикнул по-русски:

– Здесь содержатся двое русских офицеров.

Но тот человек обратился ко мне по-немецки. Он спросил, говорю ли я на этом языке, и я ответил утвердительно. Он приказал мне отправляться вместе с ним в пятый барак и спросил, где он может видеть лагерного инструктора. Я сказал ему идти за мной.